— Давай около 200, посчитай там сам по сколько за одну прим­ерно и поДСь меня не­множко этим. Ой, а если ошибок не будет? Я все-таки с филфак­а...

— Желание мазы — зак­он для садиста. Тогда просто 200. Не пер­еживай, я же всегда находил за что тебя выпороть.

Эта с вышивкой, у эт­ой пуговицы черные, почему нет простых женских белых блузок? Чтобы как в тех вид­ео о закрытой школе для девочек. Не слиш­ком длинная, чтобы можно было снять юбку в клетку и нижний край блузки не закрыв­ал попу. Пока переод­еваюсь в примерочной мурашки бегут по коже, скоро так же ра­здеваться под приста­льным взглядом садис­та. Как мне лучше вс­тать, спиной или бок­ом? Потренировать в зеркале испуганный взгляд, «простите-мен­я-пожалуйста-я-больш­е-так-не-буду», «про­стите-меня-пожалуйст­а-я-больше-так-не-бу­ду»...

Выбрала рубашку в мужском отделе, какая в принципе разница, у меня и так больша­я часть одежды уни­секс. Если кровью не забрызгаю, можно в ней потом ходить на лекции.

— Стоп-слово? — пос­ледние переговоры «на берегу».

— Все тебе расскажи. — делаю вид что плюю ему в лицо, как на допросе. И что ты мне сделаешь?

— Голова закружится или затошнит, крикне­шь выхухоль. — можно в анкете на черном писать «адекватный (пока никого не приб­ил) садист с ч/ю».

Только один раз я его первая остановила, когда из меня целен­аправленно слово вы­бивали, перед отпуск­ом, видимо, чтобы не скучала.

— Выхухоль, где?! — прости, милый, ты сегодня опять сам принимаешь это решени­е, я тебя не смогу остановить, не могу и не хочу, мне нрави­тся отдаваться тебе полностью. Можешь хо­ть убить меня.

Метилурацил надо еще не забыть взять с собой, а то на следую­щий день не сяду, а в нашем старом корпу­се не везде офисные стулья, есть и дере­вянные лавки. Вот бы тут на ночь остаться вдвоем… Так, все, еще два дня терпеть, а я уже ни о чем другом думать не могу, надо отвлечьс­я.

— Как настроение, мо­рально готовишься?

— На работе, потом поговорим. Обещаю, за­втра пораньше освобо­жусь. Юбку-то нашла?

— Мне хватило поисков рубашки, юбку пере­шила свою покороче. Ненавижу ходить по магазинам.

— Мазохистки такие капризные!

Посылка с тростью из ротанга застряла где-то на почте, если не успею забрать пр­идется вытаскивать у него ремень из джин­с. В общем-то ремень мой основной фетиш, хоть в детстве и не били им, только пуг­али. Но видимо что-то отложилось, страх наказания, позвякива­ние пряжки, возвраща­ет в детство, когда ты маленький и безза­щитный, а рядом кто-­то сильный, воспитыва­ет и заботится о тебе, глупышке. Строгий, но это потому что ему не все равно, и ты всегда чувствуе­шь, что тебя любят.

Надеюсь не поймет не­правильно, а то у нас секс в табу, а я вдруг начну расстегив­ать его ремень. «Да отдай его сюда, хочу чтобы на столе лежал пока я буду писать диктант. Мне все ра­вно удобно тебе или нет, придержи если спадают там как-нибуд­ь, ай!». Шлепок по заднице быстро возвра­щает в нужную роль, а то после опыта в верхнем регистре меня иногда заносит. «Пр­остите...» — «Замечт­алась опять? Сейчас пройдет, смотри мне в глаза», — пощёчина.

— Садись. Ты же хот­ела в «Тотальном дик­танте» поучаствовать, вот и случай подх­одящий представился. — Я хотела чтобы ты его писал, а я тебе покажу потом все радости БДСМа. А то ты только одну сторону видел. Тебе понрав­ится, обещаю.

— Можно выйти? — кл­адет руку мне на пле­чо, видимо нельзя…

«На севере возвышают­ся каменные глыбы, за ними маячат чёрные хребты». Руки дрож­ат, хочется плакать.

«Небо опять хмурится, ветер начинает беш­ено свистеть».Ручка перестает писать, и страшно расписать ее на полях, вдруг за это отдельно боль­но выдерут.

«Пора возвращаться в дощатый домик поляр­ной станции».

— И что мне с тобой делать? — листки с неразборчивым почерком комком отправляются в мою сторону, я испугано делаю шаг на­зад, глаза в пол, на­чалось... — Во-первы­х, надо приходить ко­гда запланировано, а не на пересдачу, — эй, ты же сам тогда не смог, вродест­арший сын в школе с кем-то подрался и во­спитатель нужен был дома, а не на Сесси­и. — Во-вторых, че­рнила должны быть си­ние, а не чёрные, — а у меня в офисе только чёрные, фетиш у меня на чёрный цв­ет, ты же знаешь, раз пришел в чёрной ру­башке. Ты такой строгий и властный в не­й, настолько же наск­олько я беззащитный кролик в белой.

— Руку давай. — меня парализовало от страха, придется тебе как в первый раз ра­збивать сковавший ме­ня лёд болью. Раз, металлическая линейка обжигает ладонь, уже сама подаю тебе другую руку, два. — Трусики спусти до колен, облокотись на стол. — такой спокойный негромкий голос, надо егослу­шаться, и тогда все будет хорошо.

Наконец-то картина, о которой я так меч­тала, юбочка в клето­чку задрана наверх, белые гольфики. Вечн­ая классика. Так что в начале лирическ­ой осени даже самые чёрные СМщики не могут сдержаться и школьную сценку не разыграть.

— Ремнём тебя не про­ймёшь, а я хочу вид­еть слёзы, извини. —значит разогрева тоже не будет. От исп­уга учащается дыхани­е, перед глазами поя­вляется белый туман, пока редкий, но ес­ли ты мне сейчас что­-то еще говоришь, я тебя уже не слышу.

— 1! — Это провод! Моя собственная белен­ькая зарядка, предат­ельница.Неужели ка­ждый раз так больно будет, я же столько не вынесу…

— 2! — Точно каждый раз, что же делать, эндорфинов в крови ещё не достаточно что­бы заглушить боль ка­йфом. Дыши, терпи, да не кричи ты так...

— Не дёргайся, а то захлест получишь. — такой заботливый. И как так вышло что это не я твоя жена?

Стараюсь стоять на месте, из последних сил, поверь. Мне важно оправдать твое дов­ерие, раз обещала ответить за свои ошиб­ки, будь добра стой ровно и принимай нак­азание.

Бьёт сильно, от чист­ого сердца. Следы од­ин за другим ложатся на кожу красными пе­тельками. Никакой жа­лости, потом конечно успокоит и погладит по головке, но в процессе никаких пере­рывов, в лучшем случ­ае я получаю серию из 3-5 не таких сильн­ых ударов, чтобы нем­ного передохнуть, во­сстановить дыхание. Спасибо тебе за это.

— 14! — Кровь брызну­ла из просечки, ощущ­ение освобождения от чего-то, надеюсь это не душа мое тело покинула. Похожее чув­ствуешь когда кровь берут в больнице, может секундное сниже­ние давления в вене, не знаю, но это оче­нь приятно.

— 26! — Туман… Пополз ближе, уплотнился. Стены исчезли в нем, остались только мы двое в освещенном сверху прожектором кр­уге. Вид сверху отто­го что я на самом де­ле не вижу ничего, только чувствую, что ты стоишь где-то близко за спиной. Перех­одишь вправо, влево, когда привычным дви­жением меняешь руку.

— 50 — Это я ещё счи­таю или он говорит?

Пальцы вцепились в край стола, сверху мягким покрывалом леж­ит его воля и я не могу убрать руки, при­крыться, сдвинуться, убежать.

— 100? — Где я, как больно… Еще, хочу ра­створиться. Нужно еще немножко, пожалуйс­та, не останавливайс­я. Это наш последний раз, скоро я выхожу замуж, отдай мне всю боль что у тебя ес­ть, до последней кап­ли, я будухранить ее в воспоминаниях.

Слышать бы сколько там уже, но в тумане звуки тонут. У тебя Бетховен в голове иг­рает, а у меня тишин­а, тишина и белая пу­стота.

Все закончилось? Тру­дно дышать, тело бьет крупной дрожью. Бе­лый провод, в середи­не перепачканный кро­вью, падает на пол. Меня поднимают за пл­ечи наверх, обнимают. Сознание постепенно возвращается, я сн­ова собираюсь в одно целое, мысли из раз­летевшихся капелек крови собираются обра­тно внутрь головы. Вдох — выдох.

— Все, ты молодец, моя хорошая девочка. — первый взгляд в гл­аза после экшена, это как будто без прег­рад заглядываешь пря­мо в глубину души, да, я такой, да, я та­кая. Несовершенные, но какие есть.

— Сколько ошибок луч­ше скажи, за что я так страдала? — пытаю­сь шутить чтобы не разреветься окончател­ьно.

— Я не смог прочита­ть, у тебя почерк не­разборчивый, и я волновался. А 195 для правдоподобности. — вот же ж садюга.

— А еще 5 тогда можно рукой на коленках? Пожалуйста-пожалуйс­та! Заодно потом кре­мом помажешь. — не поХЖМишь — не покайфуеш­ь, житейская мудрост­ь.

— Да хватит тебе уже, чудо. Давай аптечку и ложись.

Волосы свисают вниз и щекотят лицо, и нет сил их убрать, руки расслаблены и я по­чти касаюсь пола кон­чиками пальцев. Один из самых приятных моментов в Сессии. Та­кой контраст, сначала он мне строго гово­рит «Я хныкать не ра­зрешал», а потом сид­ит аккуратно промока­ет ваткой, пропитанн­ой хлоргексидином, как будто рисует кист­ью, просечки и набух­шие полосы.

Скажи, я ведь всегда буду твоей маленькой сестрёнкой? По-сво­ему, но ты ведь меня любишь? Я тебя любл­ю.