Обычно мы не составляем вместе план тематического вечера — она просто спрашивает, не против ли определенных практик сегодня. Так я, с одной стороны, не знаю, что именно будет происходить, но с другой — не боюсь полностью довериться ей и отдать контроль над ситуацией.

Сейчас мне раздаются последние указания — надеть женскую ночную рубашку с пуговицами сзади, маленькими пуговицами от ворота до нижнего края. Спокойно лечь на кровать, под одеяло. И, немного волнуясь от страха, ждать, пока она выйдет из комнаты, чтобы выдохнуть и через секунду снова войти. Не слышно стука каблуков по каменному полу, скрипа петель массивной двери в подземелье — мы в обычном номере в гостинице. Она скидывает летние кеды и закрывает тонкую дверь на щеколду.

— Здравствуй, моя милая девочка. Как ты себя сегодня чувствуешь?

Это она мне. Вы просто не знаете, но сегодня — воскресенье, наше розовое воскресенье. Так что милая девочка — это я. Машинально натягиваю одеяло до самого подбородка при виде человека в белом халате — у человека довольная и немного хищная улыбка — она удовлетворена произведенным эффектом, как будто может видеть, как у меня сейчас дрожат колени.

— Мне уже л-лучше... — не в силах повернуть головы, одними глазами смотрю, как на тумбочку около кровати опускается мягкая кожаная сумка с сегодняшними девайсами — кажется там пара ремней для фиксации, чуть звенит металлическая цепь. Она выкладывает небольшие тканевые чехлы. Я знаю, в них — стеклянные анальные игрушки, стекло — ее фетиш...

— А если я температуру проверю? — меня целуют в лоб — мягко касается губами на несколько секунд, я кожей чувствую ее вдох и выдох, — ты такой же горячий, не может тебе быть лучше. — заботливо поглаживает меня по голове, внимательно смотрит в глаза, как будто объясняет что-то неразумному ребенку, — придется поставить градусник, чтобы понять, кто из нас прав... Будь послушной девочкой и переворачивайся на животик.

Пока она медленно расстегивает мне пуговицы, начиная с нижнего края, я понимаю, что ничего похожего на градусник рядом нет, "поставить" можно разве что пробку. Она остановилась примерно на середине попы. Голос все еще ласковый, но появляются строгие нотки:

— Не надо прикрываться, я все равно это сделаю. Просто придется кому-то связать руки, чтобы ему было легче переносить боль.

Стыдно себе в этом признаваться, но сопротивляюсь я ровно на столько, чтобы не вырваться случайно, пока она сковывает мои запястья за спиной тонкой металлической цепью, оставив небольшой свободный конец — чтобы соединить его карабином с таким же ошейником-цепочкой.

— Полежи так немного, я пока подготовлю твою нежную попку. — дрожащими от первого выброса эндорфинов руками моя хозяйка набирает в шприц без иглы смазку из флакона, — а остаток вечера проведешь у меня на коленках, обещаю.

— Ах... — что-то я хотел ответить такое вредное, но страх уже сломал язвительную преграду и получилось только невнятно что-то тихо выдохнуть в подушку.

Одной рукой она отодвигает в сторону мою ягодицу, большой палец немного тянет кожу и заставляет расслабиться. Я чувствую первое прикосновение — кажется мизинца, на нем у нее всегда спилен ноготь, ради меня, чтобы не поранить. Я инстинктивно сжимаю попу, когда он входит, и тут же палец резко вытаскивают и я получаю сильный шлепок ладонью — потому что так делать нельзя. Она облизывает мизинец и снова вводит его, медленно, до конца, двигает им из стороны в сторону, растягивая и расслабляя сфинктер. Быстро вытаскивает, облизывает и снова вводит, иногда прерываясь на шлепок, когда я случайно напрягаю мышцы. Наигравшись, моя милая хозяйка с затуманенными похотью глазами берет подготовленный шприц с анальной смазкой, впрыскивает по чуть-чуть в меня, каждый раз получая приглушенный подушкой стон в ответ.

— Какая у тебя милая попка, мне даже немного жаль ее будет сегодня... — и, чуть громче и тверже, — вставай на колени, чтобы щиколотки были на краю кровати.

Путаясь в расстегнутой ночной рубашке, со скованными руками, без какой-либо помощи я наконец поднимаюсь. Она стягивает мои ноги вместе мягким ремнем и привязывает их к корпусу кровати.

— Мне правда уже лучше, не надо градусник, пожалуйста, — она взяла в руки самый короткий мешочек, он с пробкой, — пожалуйста, милая, — садится в середину кровати, откинувшись на подушки и вытянув ноги, — нет-нет-нет, — у меня все сжалось внутри от предвкушения стеклянной пробки с толстым основанием.

— Успокойся, девочка моя. Ты обещал всегда меня слушаться, помнишь? А я обещала тогда заботиться о тебе. — она просовывает мне под цепь на шее два пальца и немного тянет в свою сторону, придерживает рукой за плечи, пока я падаю животом вниз, к ней на колени. — ты мой милый беззащитный зайчишка...

За следующие полчаса, или может час, я потерял счет времени, расстегнуты еще четыре пуговицы на рубашке, обнажая меня почти до поясницы. И от них до середины бедра я приобрел сначала нежно-розовый цвет, а затем и насыщенный красный. И никакие слезы и мольбы это превращение не смогли остановить — "потому что я так хочу". Она знает, что я в ее власти, поэтому перед длинными сериями шлепков просто зажимает мне рот рукой, иногда просовывая между зубами палец. Этот контраст просто сводит с ума — преданно обсасывать пальчик той, которая в это же время причиняет страдания самым нежным местам. Я постоянно нахожусь на границе терпения, мне просто не дают ее перейти — долгие ритмичные серии ударов расслабленной рукой с расставленными пальцами совершенно хаотично прерываются ласковыми поглаживаниями. Я слышу ее успокаивающий голос, уже не могу разобрать слов, только чувствую интонацию, каждый раз немного прихожу в себя, но лишь для того, чтобы снова сорваться в пропасть.

Внезапная своей точной сосредоточенностью боль рассеивает мой туман сознания — я от неожиданности не успел набрать в грудь воздуха и не могу закричать. Беззвучно открываю и закрываю рот, как рыбка, попавшая в сети, не знающие жалости. Пробка-"градусник" медленно, но твердо входит все глубже, я не смею напрячь мышцы и оттянуть страшный момент ее триумфа — уже показала, что бывает при этом — резко вытащит все начнется сначала, возможно даже еще медленнее и оттого мучительней.

— Придется потерпеть. Мне тебя очень жалко, правда, но так надо, так надо... — "надо мне. Моим расширенным зрачкам нужно принести жертву". Пробка наконец становится уже и проскальзывает до основания. — вот и все, все хорошо, уже почти не больно, правда? — она наклоняется ко мне, нежно целует мочку уха, вдыхает запах моих волос, проводит дрожащим кончиком языка по мокрой дорожке на щеке. Затем одной рукой несильно сжимает горло, большим и указательным пальцами опускает нижнюю челюсть. Два пальца другой засовывает мне в рот, так глубоко, что я немного подавился и чуть не закашлялся. Проводит подушечками по корню языка, чтобы получить как можно больше слюны для каких-то своих целей.

На несколько секунд меня предоставили самому себе — я кажется снова могу дышать и как-то адекватно воспринимать реальность. Взгляд упирается в немного колышущуюся от ветра плотную штору. За ней приоткрыто окно и слышны какие-то звуки с детской площадки. Свежий воздух это хорошо, а что касается лишних звуков — сейчас я закрою глаза и они опять отойдут куда-то за грань восприятия.

— А ты знаешь, как именно я определю температуру по стеклянной пробке? Там же нет никакой индикации, это ведь не градусник. — да, милая, очень смешно.

Она проводит тыльной стороной запястья от моей шеи до поясницы, чуть надавливая, но чтобы не было больно. Опускает пальцы на пробку... Нет, по обе стороны от нее — массирует мышцы, немного растянутые "градусником". Только я с облегчением выдохнул, те же пальцы, что секунду назад нежно гладили, смыкаются между стопером пробки и моей попой и аккуратно тянут вверх, на половине пути уступая и возвращая все, как было. Она берет меня за волосы на затылке, зачем-то повернув голову в свою сторону — "смотри на меня." — больно! — "открой рот. Горячая, правда?". В этой игре невозможно выиграть. Мне, мне невозможно — правила написаны не мной и ко мне несправедливы.

— Это значит, что я была права. Тебе стыдно теперь?

Я бы ответил конечно, но нечем. Да и думаю не интересует уже никого мое мнение. В какой-то момент она начинает разговаривать сама с собой, полушепотом озвучивая мне свои мысли. То ли просто приятно ставить в известность, то ли хочется чувствовать мой страх не только от процесса, но и от ожидания.

— Думаю стеклянный кляп не слишком приятен, давай сменим его на привычный, открой ротик.

Упругий резиновый шарик на кожаном ремешке лишает меня права на стоп-слово. Оно и не нужно — когда есть та тонкая связь между партнерами, один всегда почувствует, когда со вторым что-то не так. Это не так сложно, как может показаться на первый взгляд — разглядеть под всхлипами и стонами "продолжай. Я больше не могу, но продолжай, прошу". Иногда и сам этого не видишь. Только потом, вспоминая, понимаешь, что хотел еще, просто был сильно напуган или смущен, и зря попросил о снисхождении.

Перед моими глазами белая простынь. Она немного истончилась от частых стирок, но приятно пахнет кондиционером, что-то цветочное. Было бы странно, если бы в стандартной ванильной гостинце постельный набор был каким-то другим. Я стараюсь думать о таких отвлеченных вещах, потому что боюсь различить в шорохах за спиной какую-то угрозу, боюсь получить подтверждение своим страшным предположениям — чем можно лечить девочку с температурой? Если у строгого доктора в наличии только ремни и иглы, а у девочки кляп во рту и аккаунт на "черном".

Реальность снова сосредотачивается исключительно на поверхности моей кожи. Волна страха, смывая к чертям все остальные эмоции, прошла от небольшого участка все еще красной и очень чувствительной кожи, зажатой между двумя ее пальцами, и закончилась мурашками на затылке. На этот раз я успеваю набрать в грудь воздуха, теперь будет легче вынести острую боль. Между пальцами быстро и глубоко входит игла, первая из десяти. Она негромко говорит что-то ласково и успокаивающе, с двухсекундной паузой с силой втыкая иглы. Уже не защипывает кожу, потому что второй рукой нужно держать меня более-менее на месте.

— Мой странный мальчик, тебе сильно больно? — она крепко обнимает меня за дрожащие плечи, гладит по спине, прижимается к ней щекой, покрывает ее быстрыми поцелуями. — прости, прости меня, надо было подольше делать паузы, но я не сдержалась, ты... Ты такой... Я просто не могу, такой беззащитный... Сейчас все вытащу и пожалею тебя, потерпи еще немножко, ради меня.

...У меня уже нет сил ни плакать, ни просто открыть глаза. Заботливо завернутый в одеяло, полулежу между ее ног, на боку, потому что попа вся мокрая от крема для обеззараживания и заживления ран, да и просто болит. Уткнувшись в грудь, стиснутый руками и ногами, в нежной теплой клетке. Я знаю, она будет гладить меня и целовать, пока я засыпаю. Проваливаться в сон, когда она рядом, совсем не страшно...