Вот есть голова, а есть жопа. Есть север и юг. Но если говорить по-красноярски, то у нас город состоит из севера и жопы. На левом берегу — север, там же центр. Никто никогда не скажет, «в жопе левого берега», это нонсенс, в отличие от. Когда заезжаешь на правый, то ты сначала неглубоко, но уже ощущается. И чем ближе к моему офису, тем жопа сильнее раскрывает свои объятья незадачливым. Зато аренда дешёвая.

— Это что, рядом с цементным заводом? Не знаю даже, мне еще надо успеть на йогу сегодня. — Настя очень не хочет ехать. Друзья вообще когда узнают, куда ехать, вспоминают про срочные дела.

— Олег тебя довезёт. С ним ещё Лена будет, ты ее знаешь, она его нижняя сейчас. — Или нет, я не до конца разобралась, свободна ли моя любимая вакансия. — Соглашайся, будет весело. Пивка попьем в конце концов. — Я топаю на своих двоих от остановки. Меня-то никто не подвозит, на меня всем на***ть.

— А мой Ваня можно тоже приедет? — Что-то мне кажется что нас слишком д***я и так. — А кстати Миша чтобы посмотрел стоит семь тысяч. — Почему так дорого? И зачем нам Миша? — Без Миши, если самой приходить позаниматься, конечно дешевле. — Так, это она уже про спортзал. Или нам нужен уже профессиональный тренер в помощь? А то вдруг Верх мышцу потянет, а мы за безопасность.

Привет, куст хрен-пойми-чего. У меня для тебя партийное задание на сегодняшний вечер. Ивы в наших краях если где-то и растут, то на безопасном расстоянии от таких как я. Достаю нож из сумочки (а у вас что, нет ножа в сумочке?), в этот момент из-за поворота мне навстречу выбегает поклонник здорового образа жизни. «Привет», говорю я кусту, а этот странный парень разворачивается на 180 и начинает бежать ещё быстрее.

«Я несу эти ветки чтобы сделать поделку ребенку в детский сад», скажу я им. «Но у тебя нет детей», скажут они мне. Ну значит не своим детям, каким-нибудь другим, мало ли детей в детском саду. Нам всем рано или поздно приходится оправдываться, зачем в стенах крюки («А у меня вот горшочек с цветком висит на нем!»), что это за деревянный крест (это под памятники подкладывать, да, Олег?), «Я в бассейн просто стесняюсь ходить» (потому что у меня жопа синяя).

Отправляю фото свежесрезанных веток, — Такие подойдут, Хозяин? — Опять дразнишь? Отож. Мы выезжаем, ставь чайник. Почистишь пока? — Конечно, мне ж делать н***р больше. И ты вообще-то сам обещал. Вы, Вы обещали. Не могу я в этикет, наедине ещё есть какой-то шанс меня придавить, но с увеличением количества действующих лиц и задниц растет градус безумия и мне сложно сосредоточиться.

По дороге до мастерской стая собак с другой стороны дороги окружила мужика. «Пошли н***р!», абсолютно бесполезно орет мужик. Если успею дойти, сделаю вид, что поднимаю с земли камень, и они убегут обратно, на свою территорию. Громыхая грязью, проехал БелАЗ, меньшие братья оперативно удрали к себе, мужик присел отдышаться на сухой выворотень у дороги, слабак.

Во внутреннем дворе под грохот бетономешалки наш дворник жжет мусор. Привет, беззубый! Аромат горелого пластика смешивается с медовым запахом маленьких желтых цветов. Возле лестницы перегорела лампа, мое забытое вчера печенье погрызли мыши (у меня тут есть мыши?). А если их потравить и одна сдохнет в стене, я ее найду?

Розги надо ещё замочить где-то, высохнут пока эти все приедут, соучастники. Да и тяжелее будут от напитавшей их воды, гибче, так говорят. Проверим. В прошлый раз не замачивали, некогда было, хорошо хоть почистить дал и сразу в путь, знакомиться с теми кто опоздал на тусовку меньше чем на три часа.

«Я предлагаю девочкам объединиться и связать тебя. А я рассказ потом напишу зачётный. Нас же больше?» — «А я сильнее. Не обсуждается». Нет так нет. Но я всегда рядом, если передумаешь.

В наушниках играют «Сказы леса», за окном ветер гоняет рыбьи косточки (вот откуда мыши!), я сломала ноготь об кору розги.

«Серо-синяя даль снова кличет и манит.

А меня ни печаль, ни тревога не ранит».

Дозрело желание прибухнуть. Перед Сессией же можно? Пока Верх не видит можно.

«Мы застряли в пробке в районе моста. Потом ещё до тебя сто лет ехать, не скучаешь там?» — Я тогда поиграю пока на губной гармошке, на это никогда не хватает времени. Как раз пошел лёгкий дождик, приглушил селёдочный запах от асфальта. Красотища. Открываю вторую бутылку пива.

Дождь быстро набирает силу, небо стало совсем тусклым. В серо-зеленой листве мелькает маленькое белое пятнышко… Бабочка? Не умирает под каплями воды, склеивающим тонкие крылышки другим бабочкам, она изо всех сил спасается листьями дерева. Или ей просто везёт.

«Yesterday аll my troubles seemed so far away», — наигрываю в одиночестве уже кажется целую вечность. Когда все было хорошо? И будет ли ещё? Может ну эти игры с болью, можно же просто обниматься и целоваться, без эмоциональных качелей дропов/спейсов.

— Привет, малыш. Эй, ты чего? — Олег включает свет и закрывает окно. Было темно и холодно?

— Зачем это все? Обними меня… — Нет, знаем, пытались завязать. — Я переволновалась сегодня, не обращай внимания.

— Ты имеешь право отказаться. Скажи что моральное давление в табу и все, просто выпорем тебя, без нравоучений, по-дружески.

Нет, я хочу, я неправа была и хочу получить свое наказание, я хочу чтобы мне стало легче. Просто извиниться слишком просто.

Женский крик, что-то упало. Мы же ещё не начали, а кто кричит?

— Это в соседнем офисе открылась квест-комната. Что-то там про пытки. Да что они могут знать о пытках, да, садюга? — Делаю ему кофе, садюга замерз, в Сибири в июне ещё холодно.

Со стороны лестницы слышны аккуратные шаркающие шаги, «Почему так темно? Мы правильно идём? Надяааа!» — Не успели поболтать. Кровью к щекам ревность и стыд. Ему ее попа больше нравится? Он им рассказал, за что меня сегодня наказывают?

«Что-то не так? А то по попе шлёпни, по голове погладь... Я предупреждал, что могу давить морально». Садист разблокировал приставку пси-. Уже не такой теплый и ламповый светлый образ из отчётов нижних после Сессий.

— Ого… Как у тебя тут… — Настя не может подобрать приличных слов. Это конечно не ее кабинет в центре с уборщицей по утрам.

— Уютненько? — Подпинываю комок ниток под стол. Они у меня как перекати-поле, повсюду. Привычка со швейного производства, бросать мусор на пол. Привычка убирать за собой в комплекте не шла.

Лена мило и загадочно улыбается, такая «Я-не-верхняя-но-тебя-хочу-выпороть» улыбка. Я тебя тоже, детка. Даже мой первый нижний, пушистый зайчик с опушки леса в теле человека, сказал: «Я бы хотел попробовать с тобой быть сверху». Возможно меня просто хочется отпиздить? Может я картавлю как-то особенно раздражающе? А сколько раз я уже слышала «Пристегнуть бы тебя наручниками к батарее»!

— Будешь меня пороть при своей нижней, а как же «тематическая верность»?

— Это ещё что такое, — Настя не сидит на БДСМ-форумах и не сильна в терминологии.

— Это когда можно спать с кем хочешь, но на «Вы» нельзя называть. Печеньки будешь?

— Нет, лучше просто воды, пить после мороженого хочется.

Я медленно поворачиваюсь и смотрю практически со слезами на глазах на этого садиста. — Ты купил мороженое всем кроме меня?

— А ты не заслужила еще. — Так он пытается оправдать то, что забыл о моем существовании. — Нет, двух нижних я точно не вывезу.

— Финансово или физически?

— Морально.

«Разденешься ниже пояса, наденешь ошейник. Сначала предложишь всем чай/кофе, потом расскажешь, зачем мы собрались» — чёрный садизм как он есть. Кому-то пора анкету править, кому-то с именем на культовую букву «О».

Девочки болтают о рассаде, о детях. Когда мы стали такими скучными? И куда делся дресс-код, этикет? Помню когда-то пытались на местных тусовках, чтобы все в коже. Или все в черном (вот это как раз не сложно было). Но все заканчивалось одинаково, «Больше пей — сильнее бей!». Или дело было во мне, когда мы приходим со своим бардаком в голове все начинает разваливаться, как мокрый кусок хлеба в луже? Когда я перестала ходить, у них там все наладилось, эх, видимо дело во мне.

— Последнее желание? — Олег руководит процессом. В строгий голос он умеет, наверное дети его дома слушаются. Даже, может, жена тоже слушается.

— Может ну его нахуй? Посидим пиво попьем. — У меня ещё ящик под столом, ага. Кто там говорил, "Раздразнить и перегореть — наше все".

«Раздевайся». Слишком дико прозвучало в данной обстановке. Настя делает глубокий вдох, у нее на женских практиках никого не бьют, хотя бывает плачут особо чувствительные. У Лены зрачки расширились, бедная голодная девочка, но ты тоже получишь сегодня, потерпи. Конечно антуражно стоит импровизированная коробочная лавка для порки посреди комнаты, розги в палке от столешницы. Вода из палки вытекает на пол, чёрт. Но разговор-то был о другом! Хорошо же сидели, общались. Наверное нормальные люди так и отдыхают? А у нас это только начало.

— Я, мне… Что это там… — Я бочком проскальзываю мимо Олега в коридор. Сердце колотится, дыхание сбилось. Спряталась за углом, под щитком, я в домике, все хорошо… Пси- пошло по венам, чёрт, не могу, страшно… А в чем разница по сути? Садист просто бьёт, а Доминант бьёт и знает, за что? Он там сейчас кайфует сидит от моего ужаса, или вот-вот выйдет раздраженный и за руку притащит обратно? Хоть бы вышел что ли, не хочу ничего решать, я маленькая девочка...

Хлопнула входная дверь внизу, кто-то идёт. Кто-то скоро будет думать: «А кто кричит? Наверное это в квест-комнате». Придётся вернуться. Медленно открываю дверь, скрипнула петля, девочки перестали щебетать и, чувствую, смотрят на меня. Тишина. Я смотрю на грязный пол, руки держу за спиной, чтобы скрыть их дрожь.

— Успокоилась? — Значит кайф сидел ловил, пока я там с ума схожу от страха, ладно-ладно. — Раздевайся, спиной ко мне, лицом к ним, ноги на ширине плеч. Первые 50 ударов какие будут и за что?

Ну, возможно мы договорились что если я еще буду прогуливать, получу по самому интересному больно-больно. Возможно, я проговорилась что спала до обеда. Но я же на заочном, и вообще...

Замок на платье заедает, трусиков нет. Чтобы Настя не спрашивала опять, зачем они нужны. Линолеум надо менять, дыра вон какая уже прямо по середине комнаты… Проникновенно рассказываю комочку ниток на полу: "Прогуливала... ленты… Олеж, не надо, там больно..." — из последних сил поднимаю взгляд, посмотри в мои чистые, как Байкал, бледно-голубые глаза, тебе меня не жалко?

— Повтори, громко и четко. Ныть будешь в процессе, разрешаю. Ноги шире, — где-то уже нашел провод. — Говори, где мне тебя наказывать, чтобы ты так больше не делала? Мы о чем договаривались с тобой? — У него тоже руки дрожат. От Голода.

— Внутри… Между… Пожалуйста, не надо…

Беру с лавки маленькую декоративную подушку, потом под поясницей будет, потом… Надо дожить до этого «потом». Прижимаю ее к груди, так спокойнее. Появляется ощущение, что все это происходит не со мной. Так волнуюсь?

— Лен, включи музыку, незачем соседей пугать. Давай «К Элизе» Бетховена. Люблю сочетание боли и нежности. И считай, Надюша по-моему разговаривать разучилась.

Внутренняя поверхность бедер, между ягодиц, с перехлестом через всё на низ живота... Невозможно сопротивляться, боль резко входит, как игла с адреналином, прямо в сердце и дальше, вместе с кровью, вместе, к каждой клеточке. 50 из 50.

Настя поначалу поёживается, потом видимо входит во вкус.

— Как будто служанку наказывают, из-за музыки так кажется, или волосы твои распущенные. На дворе 1910, вот-вот подадут ужин, нужно успеть отчитать служанку за испорченное платье госпожи. И Лена так строго считает, как гувернантка!

— Ага, а Олег конюх.

— Я тебя прибью сейчас. Ложись на спину. Настенька, берите розги первая, я буду ее держать, — блин, заразное это что ли. Олег садится у изголовья (изголовье, слово-то какое, тоже оттуда), берет меня за руки. Приятно.

«А ты можешь делать только приятно, без боли?» — «Мне психолог сказал так не делать, сорвусь потом, хуже будет».

Пяти коробок, составленных в ряд, почти хватает на мой рост, ну, ноги немного торчат, как в плацкарте. Болтаю ступнями, чучух-чучух. Под поясницей маленькая красная подушечка. Под потолком летает муха. Сердце бы ещё так бешено не колотилось, совсем не в ритм колес.

— Мне нужен костюм! Длинное платье, и давайте свечи зажжём! — Она закрывает глаза и уже видит что-то эдвардианское.

— С-спонтанность наше всё. В жопу свечи, берите розги, Настенька, — кажется и я заражена.

Пятнадцать прутьев в ножке от столешницы, мокрые, холодные. С заботливо оставленной корой с толстой стороны, чтобы не скользило и было удобнее держать, не за что. А сучки срезала, ну вас на***н, и так больно будет, а они царапаются.

Олег наклоняется к моему уху и говорит тихо, почти шепотом: «​Когда она возьмёт розгу, попросишь сечь как можно сильнее, чтобы я точно простил. Кстати, не хочешь сказать всем, за что?» Не хочу, это наш с тобой секрет.

— У тебя там что, сердечко? Как мило! — Настенька замечает, что от двух следов от провода на бедре сложилось сердце, прикольно. Находим радости в мелочах.

— Начинай, бедра и живот. Считай, до 50, выдержит. Смотри мне в глаза. — Насте, Лене, мне.

Хлысть! «Сс***аа…» — «Забыл, ремень держи зубами». А она улыбается и хе***ит, удар — «Ааа!», улыбается и хе***ит, тварь. Ремень, «М, м, ммм!» — «Три. Четыре. Пяаать». Я тоже улыбаюсь, когда бью. Как ребенок, которому конфетку дали.

Выплёвываю ремень: «Крем, забыла, хочу попробовать как с кремом будет. Кто-нибудь, намажьте пожалуйста». Леночка берет со стола тюбик с надписью «Вазелин косметический с ромашкой», угадайте с чем у меня теперь ассоциируется запах ромашки.

— Читала где-то, что останется меньше следов и быстрее будет заживать кожа, если крем нанести перед поркой. И еще больнее должно быть. — кайфую, пока Лена ласково гладит меня по животику. На нем уже есть несколько красных полосок, чувствую ими тонкие пальчики. — Кожу хочется максимально сохранить, все таки количество достаточно большое, и места нежные. Еще пишут, что можно прерываться массировать, кровь разогнать, будет меньше синяков.

— Еще тебе чего надо? Огласите весь список, пожалуйста. — У Олега хорошее настроение, так и хочется испортить. Плохая нижняя, плохая.

— А что, еще что-то осталось? Мне много чего надо. Чтобы с кровью, как стейк, и обнимашки, и поцеловать в лобик, и сказать какая я молодец и хорошая девочка, — замечталась и не заметила следующий удар. — Ааа… Не надо ремень, дышать тяжело. Я постараюсь потише. Ай!

С кремом действительно сильнее боль. Как будто глубже проходит. Может не отвлекаешься на ощущения на поверхности кожи и больше чувствуешь мышцами? Синяки потом более распределенные, как будто тонким слоем, а проходят, как будто высыхает лужа, сначала основная масса светлеет, потом остаются темные пятна в «глубоких» местах. Умею я поэтические сравнения делать, ага.

Настя бьет достаточно быстро, находится «в потоке» как она бы сказала. А мне, б***ь, больно! Я хочу паузы подольше, чтобы все прочувствовать. У «осознанных» людей сострадание и эмпатия отсутствует начисто по-моему, только я, я, я. Мы же тут все собрались чтобы мне приятно сделать? Да кто меня за руки держит, дайте я ей врежу!

Я уже вся изъерзалась, ноги сами сгибаются в коленях, чтобы хоть как-то спастись, на бок не повернуться, свалюсь, а я высоты боюсь. Да, даже если полметра всего лететь. Руки Олег держит за головой, и я вряд ли смогу вырваться, банку-то с огурцами открыть не могу. Даже с похмелья, когда ну очень хочется.

— Ууу… — Это ведь только начало, я же столько не выдержу, и никуда не денешься от вас, сама позвала. С такими друзьями врагов не надо.

— Что такое? Ноги опусти. — И как ему не надоело еще со мной сидеть.

— Больно… — А почему я тогда улыбаюсь?

— А почему ты тогда улыбаешься? Лежи спокойно. Я тебе сейчас покажу больно. — Вот и надоело.

— Не-не-не-не! Мне так нравилось тебя за руку держать, не лишай меня этого удовольствия. Лена, помоги мне… Считай как-нибудь два за раз что ли… Ну что он тебе сделает…

— Считай дальше, до 200. А это разогрев был. Ты же жалуешься, что я тебя не разогреваю, вот. И даже рядом побыл, за лапку подержал. Сегодня твой счастливый день.

Олег берет свою первую розгу за вечер, сразу же обламывает об меня кончик. Не, так нам 15 штук не хватит.

— Настенька, вернись, я все прощу!

Но Настя уже пошла мечтать о бальных платьях и, наверное, конюхах. Умаялась, открыла окно. На улице мужики, перекрикивая бетономешалку, играют в Игоря. Закрыла окно. В Игоря это как в ёжика, в школе было: «Ёжик, йожииик, йооожыыыг», — кто громче. А после номера в КВН где бабушка звала Игоря, про ёжика уже стало не интересно. Я сначала думала, что это прикол бывшей жены Игоря, которая мне об этом рассказала, а потом на улице услышала, как дети тоже играют. Йигааарь…

— Я же больше так не буду, ну не надо!

— Как именно не будешь, расскажи давай наконец.

— Иди к черту! Ну пожалуйста, за что… Не останавливайся, и почему по верху живота не бьешь? Чего ты смеешься?

Кажется у меня начинается истерика. Нет, слезы тоже выступают, механические, не такие как когда ревешь от обиды, когда на коленках шлепают, а просто глаза становятся влажные. Я больше улыбаюсь и смеюсь, хныкаю с жалобным взглядом и сразу же прошу еще, сильнее.

— Эй ты, сволочь!

— Что?!

— Я тебя так люблю… — Не знаю, как бы выбесить его еще сильнее. Просто не могу остановиться, упиваюсь реакцией. Я читала, что есть такой психотип, подвид нижних, brat. Не буду теперь называть себя ХЖМщицей, ам брэтти принцесс.

«Любит и уважает своего Верха, ни в коем случае не хочет обидеть» — «Постоянно отправляет описания своих фантазий, приезжает на работу и вот вообще не дает сосредоточится на чем-то кроме своей задницы? Знаю одну такую»

— А крови всегда так много? — Настя спрашивает то ли у меня, то ли у кого-то в своей голове.

— В смысле?! — Привстаю на локтях и смотрю на живот, вроде все в норме, в полосочку. У каждого своя норма, правда? — Ну и шуточки у Вас, Анастасия.

Время замедляется. Под поясницей маленькая красная подушечка. Под потолком летает муха? Уже не вижу, уже не слышу счёт, хорошо, когда считаю не я, можно полетать. Глаза закрыты, белый свет вокруг, больно. Больно!

— Я больше не могууу! — Икроножную мышцу сводит ритмичной судорогой. Не разломать бы коробку (таки сломали одну). А покрывало уже давно съехало на пол.

— Можешь. Ноги опусти. Опусти. Сказал, — в наказание бьёт по бёдрам ещё несколько раз без счета и останавливается.

Вдох-выдох, вдох-выдох. Что это, минералка? Какой заботливый. Набираю в рот побольше и выплёвываю все прямо ему в лицо, ловлю взгляд. Кайф. У Лены глаза на лоб полезли, это её Хозяин. Определенно лучший момент в сегодняшней Сессии. Для меня.

— И что ты мне сделаешь? — Окружающие слышат от меня эту фразу чаще, чем им бы того хотелось.

— Тебе пи***ц, серьезно. Вот сейчас я перестану улыбаться и вспомню что я Верх, а не только «Адекватный садист с ч/ю». — Прицел Олега сосредотачивается на самом чувствительном — нижней части живота, под пупком. Прошла уже неделя, а те самые синяки не проходят, я уверена, что это те самые. Но это того стоило. — После каждого удара говоришь: "Спасибо, можно ещё раз, пожалуйста".

Олег знает, как избить человека так, чтобы ему понравилось. Как-то вот чувствуешь, что твоя боль не уходит зря, в песок, а принимается с другой стороны. Не пропадает даром, не мечется внутри, не зная, куда вылиться, а доставляет обоим кайф и исчезает, чтобы снова появиться новой волной.

Кажется музыка играет. Прогружаются текстуры окружающей обстановки. Я снова в мире живых!

— Сделайте потише, я сейчас оглохну блин. И вас слишком много, бесите меня все.

— Всё сказала?

— Свет слишком яркий. Всё.

— Ложись на живот.