Когда хочется воскресить в памяти приятное, то почему-то представляется: первое — как я торопилась к Вам на первый же наш кофе (Вам не говорила, лишнее — но как же нервничала! Мы обсуждали особенности перевода топонимов, учитывая специфику искусственных толкиновских языков, и вот должны встретиться), я страшно опаздывала (ну, как водится), бежала, и красный мой шарф летел вслед по воздуху.

— Вам нужно повернуть на проспект, я в синем пальто и красном шарфе.

— Я тоже в синем пальто и красном шарфе, одну минуту!

...Дорогой сэр, но о кофе ли я, если там было высокое мартовское холодное небо, испещренное солнечными лучами. В тот день, первый за много мертвых зимних дней, — я ожила. Что-то случилось вдруг за разговор наспех ни о чем и о многом — оба через насмешки доказывают, какие они интересные.

Вы мне написали сразу после: — Я не хотел расставаться .

Вы! — и не хотели.

А второе... Видясь почти каждый день (Вас это выводило из себя, непривыкшего, непонимающего, что происходит), мы расстались на две недели. Редкая переписка не в счёт. За эти две недели случилась наконец весна.

Я думала — Вы приедете в московскую весну. Вы ворветесь в апрель, и я Вас встречу. Ужасно хотелось встретить.

В той весне я поднималась из подземки, уже с утра зная, что Вы прилетите (с самого начала, я знала каждый день и час наших встреч). Я поднималась вся в черном — от очков до высоких ботильонов, почти забыв, как Вы выглядите — что толку об этом знать, мы ведь говорим, а не смотрим! Но Вы стояли против солнца, загородив его, и...

Вы были в светлом плаще, я могла слышать шорох апрельского ветра, выносящего из моей головы все мысли.

В среде фикрайтеров популярна тема взрослых героев Хроник Нарнии, Вы, дорогой сэр, как есть — версия короля Питера Великолепного. Золото солнца, холод северных морей. Мы стояли напротив друг друга, я смотрела на это солнце, которое будет моим от и до, от привычки никогда не брать меня за руку, только на переходе, до смеха, пробегающего по моим венам — быстрой, опьяневшей кровью. Простите, обычно я гораздо красивее, но солнце в тот миг заставило меня сощуриться изо всех сил.

Шли часы, песчинки мировой истории, тянулись секунды- спустя годы я буду цедить каждую как вино. По капле выдавливая из себя сентиментальность: Вы всегда в моей памяти "Вы", не абстрактный ОН. К Вам обращаюсь напрямую, в Вас вижу человека и собеседника, не какого-то там "его".

А что потом... У Вас бетон и околобетонистое настроение, у меня синтаксисы и прогоны спектаклей, сыгранных внутренними тараканами.

Я все хотела Вам сказать... подбирала слова — и не слышала, будто вода шумит, шумит, шумит.

Солнечный луч сквозь пелену мороси прорезает небесное пространство. Ни о чем не думая — в смысле не замышляя — ничего не говоря, медленно, в такт Вашим шагам навстречу, в такт щелчков секундомера, ...

Или не так.

Пока Вы говорите по телефону, отвернувшись к окну, а я смотрю в зеркало, напротив Вас, ...

Или ещё.

Когда шумит вода в ванной, хлещет апрельский потеплевший дождь, ничего не услышать, ...

И я, зная, что Вы не услышите меня в городской шумной сутолоке, сквозь телефон, через стену, ...

Закрывая Ваши глаза ладонями, чтобы не прочли по губам,

Размеренно и четко, стараясь сама запомнить,

Говорю:

— ...

— Их всего три.

***

— Сегодня четыре года нашему знакомству.

— В реале? Да, а, помните тот ресторан? Ну, рядом с вашей мгушной башней? Его всё, закрыли. Снесли.

— С землёй сравняли.

— Пепел и земля.

— Вот и всё.

— Я не буду Вас целовать, простите, щетина.

Я жду, когда он выйдет на улицу. Моё такси приедет через пару минут. Чемодан, ноутбук, аэропорт, где улетающие около гейтов уж не мечутся от сигнализации, привыкшие к тревогам.

Эти пару минут я почему-то держу телефон экраном вверх, хотя он с той самой первой встречи ни разу не написал сразу после.

И когда телефон вибрирует, я знаю, что там увижу.