До слез в ТН {опытных, пробитых маз} как правило, только стыдом доводят.

Приёмы есть разные : от "такая взрослая, а тебя всё равно драть приходится", до " такая взрослая и умная, а творишь полную дичь".

Именно эти приёмы — смыслоразличительная граница между поркой в СМ и ТН; схождение синапсов ТН и БД .

—--

— Смотри, — N пока не трогался с места. — Мы можем уехать сейчас в более приватную обстановку, можем пройти в чилаут, чтобы не отходя от кассы, так сказать...Подними голову.

До Ло пока еще не начали доходить нюансы — и в глаза ему она посмотрела с нахальной смелостью.

— Я не садист. Я не доставляю боль по одному твоему щелчку пальцев. Я больше БД-шник... Игровик. ТН-щик. Ты же знаешь, что это такое?

— Да, знаю.

— Ну вот. Теперь объясни мне, что ты здесь творила весь вечер?

— Ничего.

Они уже шли по длинному коридору, тянущемуся вдоль зала, стены толстые, не пропускающие ни единого звука. N не выпускал руку Ло — хотя сложно было сказать, кто из них сильнее хватался за другого.

Открыв чилаут, N втолкнул ее в комнату так, что Ло с трудом удержалась на ногах. Включился автоматический светильник.

— Как Вы успели достать ключ?

— Подошел к организатору после того, как с тобой поздоровался. Я в целом знал, что ты не выдержишь.

Он сел на кровать, поманил ее к себе. Обувь они оба не снимали.

Ло подошла. И неожиданно он привлек ее к себе, усадил на колени. Сжал запястья одной рукой, другую опустил на бедро. Ло почувствовала себя неуютно.

— Хочешь по попе, маленькая?

— Я не хочу... И это ... Мне ... В общем поздно, наверное.

— Еще и врет, — восхитился N. — Я, признаться, думал ограничиться шлепками. Но, похоже, мы без ремня сегодня не обойдемся.

— Ремень — слишком интимно, — сообщила Ло приглушённо, глядя в пол.

— Ага, — радостно ответил N. — Будь добра достань из своей сумки щетку. Ты же только такими пользуешься, да еще деревянными?

Медленно, оттягивая момент, вздыхая на каждом шаге Ло сходила за щеткой, принесла ее и смотрела уже без прежнего нахальства.

— Вытяни руки ладонями вверх, да хватит трястись, — прикрикнул, — не бью я по рукам! — положил щетку на ее ладони и уселся, любуясь. — А вот теперь рассказывай.

— Нечего. — пробурчала Ло. Она окончательно вошла в роль маленькой девочки, от стыда ее штормило по-настоящему. Очень хотелось заплакать, а если не поможет — завизжать от страха, закрыть ладонями уши, чтобы его не слышать, зажмуриться, чтобы не видеть. Бабушка, а, бабушка, а почему это у тебя здесь хвост?

N же наслаждался ситуацией и не собирался лишать себя удовольствия наблюдать за отчаянно краснеющей Ло.

— Во-первых, начнем с того, что юным леди шляться по таким притонам совсем не пристало. Верно?

— Ну Вы же шляетесь, — ляпнула в ответ и закономерно получила пощечину.

— Так и я не юная леди, а очень уставший джентельмен средних лет.

— Оно и видно. Я бы сказала, очень средних. — и попятилась.

Он только рукой махнул. — На сотню ты уже огребла. Во-вторых. Норму алкоголя превысила. По-хорошему тебе вообще можно пить максимум один бокал и только с друзьями. Ты пошла вразнос. Ну и какого черта?

— Что хочу, то и делаю. Вы не мой Верхний. И вообще я ... И вообще у меня руки устали.

— Стой дальше. Не твой, угу. А где твой Верхний, девочка? Съела?

Ло молчала. Даже переминаться с ноги на ногу перестала.

— Ты же сюда не просто так пришла. Ты знакомиться пришла, если повезет. Но ты, дорогая, начисто не умеешь общаться с людьми. И совершенно не умеешь отделять козлищ от агнцев. Так или не так?

— Я за свободу, равенство и братство, — угрюмо ответила Ло. — Все люди равны, просто кто-то равнее, умнее, сильнее...

— За равенством в БДСМ — впрямь сильно. Ну хорошо. Тогда зачем оскорблять тех, кто тебе нравится? Провоцировать, обижать, лишаться их — и заманивать новых? Это мясорубка. Гуманист всея БДСМ, ответь. Ты сама-то понимаешь, что делаешь?

— Я анфан террибль всея БДСМ, — скривив личико, то ли улыбаясь, то ли плача, ответила она. — Простите.

— Щетку сюда. Сама на середину. И раздевайся.

Платье Ло стянула резко и быстро. На, мол, подавись.

— Еще и на голое тело, молодец, — похвалил с сарказмом N.

С трусиками вышла заминка. Они идеально подчеркивали талию, но так просто снять их было снять, они сзади застегивались на крошечные жемчужные пуговки.

N привлек ее к себе, уложил на колени, и на каждую пуговицу отвел по одному шлепку. На десятом Ло уже виляла порозовевшей попкой и дышала глубже обычного. Про стыд как-то начало забываться.

— Вставай, снимай свои кружавчики. И ноги расставь.

— Нет.

— Я неясно выразился? Ноги раздвинь, дрянь.

— Нет. Пожалуйста.

— Мокрая... — он провел ребром ладони между бедрами, Ло чувствовала, как лицу горячо и мокро от слез, ну а что там внизу творилось... Это реакция. Обычный приобретенный рефлекс. Она и от ремня-то отказалась потому, что могла кончить под ударами. Дарить такое счастье первому встречному-поперечному? Ха.

Это ничего не значит!

Рывком, не церемонясь, N перебросил ее через колено, зафиксировал запястья левой рукой, и, не обращая внимания на попытки вырваться, звуки от ударов, заполнившие все помещение, впечатывал шлепки щеткой одним за другим.

Ло тщетно пыталась сдержаться — позориться и кричать или умолять остановиться ...нет, ни за что!

На четвертом десятке она заверещала. Каким-то невероятным усилием воли высвободилась, плюхнулась на колени у ног N и залилась слезами. Ло давно не пороли, и она оказалась абсолютно не готова к боли такой интенсивности. А уж унижение от того, что ее шлепают собственной расческой...оооой. Что тут ещё скажешь?

— Назад. Живо.

— Боюсь, что Вы устали, сэр, — между всхлипами в Ло проснулась сочувствие. — Может, отдохнёте? Руку побережете?

— Ну ты и ...

Теперь Ло перегнули через спинку кровати. Она оцепенела — понимая, что этот звук — тот самый . Так только пряжка ремня клацает. Никакого момента паузы и любования: N то ли был взбешён, то ли просто себя отпустил, то ли филигранно, с истовым счастьем, отыгрывал ещё одного себя — Верхнего в своем праве.

Ремень жалил каждый кусочек попки Ло, превращая ту из темно-розовой в темно-бордовую. А полные отчаяния стоны — в жалкое душераздирающее "не буду".

— Будешь, конечно, — N не обращал никакого внимания на крики. — Ещё как будешь! Но после порки хотя бы не сразу, дрянная девчонка. Это тебе за глупость. Это за высокомерие. Это за длинный язык.

— Не надо так!

— Ты мне ещё указывать будешь?! — ремень прошёлся по нижнему краю ягодиц, а Ло взвыла.

– Нееет, пожалуйста. Я не указываю!!! Не надо больше!! Аааааааааа!!

Ее мольбы становилось все сложнее разобрать сквозь плач.

— Давай, поплачь, тебе полезно. Я из тебя выбью всю дурь. Ты у меня научишься отвечать за свои поступки. Совсем от рук отбилась. Верхнего, говоришь, нет? Будет у тебя Верхний. Ты у меня каждые две недели такую порку будешь получать, что следующие две только на животе сможешь спать.

Каждую фразу N сопровождал тремя-пятью ударами, не сдерживая руку, и Ло даже ногами дрыгать не могла, даже слёзы утереть — сил хватало только чтобы транслировать всю боль в мозг.

И наконец в голове будто взорвался шарик. Ло выгнуло дугой, и она затихла.

N отложил ремень в сторону, присел рядом, критически осмотрел результаты своей работы. Белый цвет спины и бедер Ло резко контрастировал с темно-красной попой, кое-где вспухали черные синяки.

Ло лежала, не шелохнувшись, от его лёгких прикосновений — распластанная, мягкая, сдавшаяся... Он мог бы сделать все, что угодно. Он...не сейчас.

Тихо N прикоснулся ладонью к ее растрепанным волосам, к щеке. Ло потерлась о его руку — все ещё независимо, но признавая его власть. Коснулась губами длинных тонких пальцев. — Я больше не буду, сэр.

Он хмыкнул.

— Правда! Ну правда-правда!