— Каждую ночь новая партнерша? — она будто услышала его мысли и оставила руку без перчатки — подав ему ее то ли для поцелуя, то ли стараясь удержаться. Подхватил, конечно, сжал в своей ладони, вывел на улицу — навстречу ледяному ноябрю.

— Каждый месяц — два. Постоянных нет. Неинтересно. Так Вы едете?

Девочка кивнула и, дождавшись, когда он откроет дверь, села на заднее сидение такси. Он сел рядом с водителем — ехать было недалеко, а перед визитом домой надо зайти в супермаркет.

В магазине она сказала так, словно это было уже решенное дело, причем им, а не ей: — Мне нужна зубная щетка.

— У меня есть одноразовые, — поднял он брови.

— Мне нужна зубная щетка, своя, — и взяла детскую розовую с принцессами.

Эгль только глаза закатил : — Еще что-то?

— Мой "блядский набор" всегда со мной, — пропела в ответ и уткнулась вдруг ему в грудь, пока они стояли на кассе, вдохнув глубоко запах дорогой шерсти, парфюма и его самого.

— А поподробнее? — он искренне заинтересовался, складывая продукты (две бутылки минеральной воды, упаковки сыра и мяса, зеленые яблоки, брют, шоколад и .. да, розовую щетку, очень милую.)

— Демакияж, тональник, обезболивающее, увлажняющий крем и помада. Утром я не крашусь — если нравлюсь в натуральном виде Верхнему, значит, знакомство затянется дольше, чем на ночь.

— Резонно. — они уже подходили к дому, и Эгль переложил пакеты в другую руку, роясь в поисках ключей.

—Хотите помогу? — без задней мысли спросила девочка. Она всем всегда помогала.

Эгль глянул дико, будто она предложила котенка зажарить на ужин, и проворчал под нос: — Феминистка в мейлдоме — что корова на льду.

В лифте она улыбнулась, скорчила рожицу их отражениям в зеркале, и он вдруг подумал: как странно, я ведь даже не знаю точно, сколько ей лет... По общению тет-а-тет и ее рассказам казалось около тридцати, по лицу ничего точно не определить, иной раз и восемнадцать едва дашь. А все-таки?

— Двадцать пять, — ответила она на незаданный вопрос. — И поверьте мне на слово, потому что паспорт я показывать не собираюсь.

—Верю, — открыл он лязгающую дверь на лестничной клетке, — Вам я почему-то верю с начала и до конца.

***

Эгль сам не знал, чего ждать за закрытой дверью. Ему было бы много легче, если б она сама себя предложила — подтолкнуть женщину к этому, как показывал его опыт, довольно просто: несколько емких, выразительных комплиментов, два-три бокала брюта, увлекательная беседа и несколько ни в коем случае не навязчивых прикосновений с искренним (в большинстве случаев ему везло, и женщин он действительно хотел) желанием в глазах.

Однако, с ней ему не хотелось искусственности. Ясность мысли, открытость, свобода духа светились в ней, и он понимал: если дойдет до интимного, процесс будет естественен.

Она позволила ему снять с нее пальто. Встала у зеркала в холле и смотрела внимательно, развязывая шарф, будто ища ответ внутри стекла.

— А что... — задумчиво обратилась она к Эглю, не поворачиваясь, — я так похожа на жертву педофила?

Он подавился, ожидая чего угодно — просьбу о комплименте, замечания о том, что стекло запылилось, вопроса не раздеться ли ей прямо здесь и сейчас (он не случайно рассказал ей о своем первом опыте с акцентом на некоторых деталях), но — так?

— Вы очень юно выглядите, — ответил он, поразмыслив.- Мне почему-то кажется, что именно Вы та девушка, к которой пристанут, выбрав жертвой среди стайки подруг. Это...плохо, — добавил он.

— Да, — согласилась девочка, — Вы правы. Это бывает забавным, но гораздо чаще противно. Виктимная внешность, да?

— Зато какой приятный сюрприз для Ваших потенциальных садистов, — улыбнулся Эгль и махнул рукой, указывая направление.

Она пожала плечами, проследовав за ним : — Их захлестывали разные желания, малоприятные для меня. Удивительно потому ваше равнодушие.

Кухонька у него была соединена со столовой, и девочка, усевшаяся на диван у стены, не могла видеть улыбку на лице Эгля, который стоял к ней спиной, пока ставил чайник и раскладывал продукты.

— Я всегда думаю о последствиях, о том, что почувствуете Вы сразу после, наутро, через неделю, год. Сиюминутные желания точно молния; вот только молния может пройти, не задев, а может поджечь одинокое дерево, так, что потом от него останется лишь пепелище. А это дерево могло быть единственным посреди поля, под ним прятались от дождя и зноя...

— Эгль, — тихо спросила девочка, — Вам ли бояться молний с Вашим громоотводом?

— Вы, простите, что понимаете под громоотводом?- повернулся к ней Эгль. Лицо застывшее, броня непробиваемая.

— Вот это, — едко усмехнулась. — То, что Вы никому никогда больше не дадите ранить себя. Может быть, дерево уже сгорело?Может быть, искать у него защиты не имеет смысла?

Он молча отвернулся. Виноград, сыр и мясо разложил на блюде, яблоки, подумав, не стал резать, сложил в вазу для фруктов.

— Да, наказать Вас хочется. — сообщил девочке, перенеся поднос со съестным на столик рядом с ней.

— Я боюсь, — ответила она, внимательно наблюдая за тем, как он заполняет бокал до половины, — так боюсь, что у меня дрожат колени, и я не уверена, что смогу ...

Он поцеловал ее, ни на чем не настаивая, начинать надо было с уголка губ, с щеки, со лба, покровительственно-нежно, но ее трясло. Никакая маска из усмешек, независимости, отстраненности не могла его больше обманывать, ее страх наполнял комнату, как гроза небо, было поздно сдерживаться, слишком поздно о чем-то жалеть...

Бум-с!

Ваза с грохотом свалилась со стола, яблоки посыпались из нее, весело, округло застучав по полу. Они оторвались друг от друга, отпрянули, не осознавая, что творят.

Ох.

Щеки у девочки были розовыми скорее от возбуждения, чем смущения, и Эглю совершенно неожиданно для себя захотелось отодвинуть момент близости — настолько долго, сколько возможно.

Он погладил ее щеку, полелеяв лицо в ладони, и отвесил пощечину — хлесткую, сильную, думая: если она сейчас вскрикнет и увернется, защищаясь, ничего больше никогда не будет — с ней, с нами.