Сердце под его ухом заколотилось. "Она же дает последний шанс поверить в чудо, — понял Эгль, — больше шанса не будет, ни у меня, ни у кого-то другого..."

Крепко и нежно, не слушая, он уложил ее поперек колен (ноги скрестила сама, умница), левой рукой взял за запястья, по-прежнему не расцепленные, и шлепнул в две трети силы, дальше, чаще, — чтобы она на миг перестала дышать и задышала снова сквозь зубы, со стонами, короткими, еще короче — крик.

"Будут синяки", — решил, разглядывая пунцовую поверхность, резко контрастирующую с молочной кожей бедер.

— Расцепи руки, — сказал резко. — Но трогать себя не смей, договорились?

В ванне он выдохнул. Отражение в зеркале дробилось, не желая складываться в целую картинку. Плеснул в лицо ледяной водой. Взяв несколько самых толстых и крепких прутьев, вернулся в комнату.

Там не стал к ней прикасаться — лишнее, потом, потом...

Никаких подушек поперек дивана, никакой расслабленности, никакой фиксации.

— Поставь вон тот стул рядом со мной, так, теперь встань на цыпочки, перегнись через спинку и поставь ладони на сиденье. И еще. Я не хочу, чтобы стул сдвинулся хоть на миллиметр. Будем работать над выдержкой.

Свист. Удар. Прут с чавканьем вонзился в плоть, в самом нежном месте — где ягодицы переходят в бедра.

Свист. Удар. Вторая полоса легла выше — по верхней кромке ягодиц.

Эглю было интересно, сможет ли он повторить трюк английской воспитательной системы — "лесенку" — два первых удара образуют границы, а последующие следуют один за одним, ровно, не перекрещиваясь, точно ступеньки.

К пятому она залилась ревом и плачем, как ребенок. Стул так и не сдвинулся. Пальцы побелели, но стояла по-прежнему ровно, напрягая ноги.

На пятнадцатом висела на спинке, тоненько скулила без остановки и передышки.

Он опустил вторую по счету розгу и перешел на другую сторону...

***

Ночь продолжалась — они лежали на диване, благо ширина позволяла, не раздеваясь. Только девочка совсем сняла колготки, при этом натянув обратно белье. Ладонь Эгля скользила по вздувшимся розовым полоскам, обрисовывала рельеф ...пересеченной местности. Угу. Девочка слегка шипела, когда его рука давила сильнее, и, шипя, была похожа на рассерженного котенка.

— Какое знание ты хотела получить? — она нахмурилась, не понимая, и Эгль добавил: — В твоей анкете написано, тебе нужно только знание от Верхнего.

— Каждый человек — носитель частички истины. Частички, потому как его сознание обречено на предельность. Но общаясь с множеством людей и умея их слушать, можно повысить процент истины в собственной голове.

Эгля неприятно царапнуло слово "множество".

— Да? И что же ты узнала, общаясь со мной?

— То, что умный и тонко чувствующий человек обречен на одиночество. То, что закрываясь от боли, он закрывается от радости...Вы знаете основной христианский императив?

— Хм. Плодитесь и размножайтесь? Так это я быстро...

— Эй! — она недовольно завозилась, сбросив нахально лезущую под рубашку руку. — Не так. Очень простое послание — радуйтесь! Вы радуетесь, Эгль?

Он прислушался. Синяя муть за окном посветлела, ветер так и не поднялся, падал снег, блестели при свете торшера девочкины смеющиеся глаза.

— Да, — сказал он, удивляясь услышанному. — я похож на монаха, который вовремя узрел вместо celebate — celebrate!

— Хорошо, — она наклонилась к его губам, коснулась своими, — вот и хорошо. Продлим эту радость немного...