Его всегда тянуло в этот дом. Был уже вечер, холодный и неуютный, ветер резкими порывами стучался в грязные стекла окон. Они жалобно дребезжали.

Разбились бы уже. Он никак не мог попрощаться с этим местом. И он очень хорошо знал, почему. Здесь жила его первая скрипка. Навещая ее, он надеялся, что шпана уже сняла с петель двери, разнесла старую мебель в щепки, разрисовала потемневшие обои, уничтожила, убила ее.

Шел в её спальню, по пути задевая пыльные шкафы и комоды, проводил пальцами по накрытому серо-желтой кружевной салфеткой фортепиано, оставлял на крышке черные полосы — следы.

Сюда никто никогда не заходил, только он. Все обходили стороной этот дом, даже вороны не залетали во двор. «Проклятое место», — он усмехнулся своим мыслям. Распахнул дверь в ее комнату.

Она лежала на столе в своем черном футляре как в гробу. Под бархатной накидкой угадывался ее силуэт.

— Ну здравствуй, мама.

Ему недавно исполнилось шестнадцать лет. Возраст, когда пора становиться самостоятельным.

В тот день он вернулся из школы. Понял, что что-то не так, даже не успев войти в дом. Собака не вышла встретить его, тихонько поскуливала, блестя своими влажными черными глазами из темноты своей конуры.

— Ма-а-ам! — бросил портфель, быстрым шагом вошел в кухню. — Ты чего, мам?

Она сидела за столом, прикрыв лицо ладонями, перед ней стояла пустая бутылка.

— Ненавижу... — прошипела сквозь зубы.

— Кого? Да что случилось?!

— Опять он приходил.

— И?

— Развод ему нужен.

Она выругалась. Он терпеть не мог, когда она ругалась, ей это совсем не шло.

— Мам, не надо так. Разведись с ним, все равно он не вернется.

Он попытался приобнять ее за плечи, она с силой оттолкнула его руку.

— Не смей меня учить! Защищаешь его?! — она попыталась встать с табуретки, но, зашаталась и плюхнулась обратно. — Ты... Чем он купил тебя? Этой новой скрипкой?

Ее глаза расширились, Саша уже знал, что скоро у нее начнется очередная пьяная истерика.

Он очень любил свою мать, очень. Пытался оберегать ее, с тех пор как ушел отец, помогал во всем. Но ей было не до него. Она стала пить, перестала следить за собой, исхудала. Стала язвительной, грубой, иногда даже жестокой. Из светлой, доброй и нежной женщины за пару лет превратилась в скандальную, всем недовольную бабу.

— Иди поспи, мам, пожалуйста.

— Не смей указывать мне! Да ты такой же, как он! Бросишь меня? Давай, ну! Что, не нравлюсь тебе?! — в него полетела бутылка.

Саша сжал кулаки. Не попала.

— Не нравишься. Посмотри на себя. Напилась, как скотина.

Она опять попробовала встать, прошипела еще что-то, но он не стал пытаться ей помочь, или слушать ее, просто развернулся и ушел в свою комнату, хлопнув дверью.

Там на кровати лежала скрипка, подарок отца. «Купил меня, значит». Он все еще злился на него. По его вине мама теперь стала такой.

Спихнул футляр на край кровати, лег, не раздеваясь, на постель, закрыл глаза и тут же провалился в сон.

Проснулся, когда на улице уже темнело, от очень неприятных, режущих, скрипящих, стонущих звуков. Разлепил веки. От увиденного у него перехватило дыхание. Мама стояла похожая на призрака посреди комнаты и, всхлипывая, выдергивала, выкручивала, вырывала струны у бедной скрипки. Струны резали, кромсали ее пальцы, с них прямо на белое платье лились кровавые струйки. Шипела от злобы и отчаяния. Он оцепенел.

— Вот так... Су-у-ука! — она вдруг резко размахнулась и ударила инструмент об угол стола.

Еще и еще раз.

— Чтоб больше никогда... Моего сына... Скотина! Ненавижу, чтоб ты сдох, ненавижу!

Она почти уже задыхалась. Глаза горели безумием и яростью, тряслись руки, она хрипела. Он медленно поднялся, не отрывая от нее взгляда, поднял смычок — единственное, что осталось от подарка отца. Эта женщина больше не походила на его мать. Нежную, любящую, красивую. И звучала совсем по-другому. Он размахнулся и ударил ее смычком в районе шеи. Звуки прекратились.

После того удара она упала в его руки новой, его первой настоящей скрипкой. И, наконец, зазвучала так, как и должна была звучать для него. Первое время он не выпускал её из рук, её прекрасный, чистый звук завораживал его, опьянял. Тогда он понял, в чем его предназначение. Он станет Мастером, и все его творения будут совершенны. Его мир будет полон идеальных звуков, он сам позаботится об этом.

О ней больше никто и никогда не вспоминал, кроме него. Ее как будто стерли из памяти всех, кто ее знал. Только, когда отец стал совсем плох, рассказывал, что ему снилась девушка в белом платье. «Это твоя мама? Я не могу вспомнить». После этого он всегда начинал плакать, и ему приходилось обнимать и утешать его, как ребенка.

В последние годы он навещал её совсем редко.

Откинул бархат с футляра, с нежностью провел пальцами по её струнам.

— Соскучилась по мне? Сегодня папа умер, поэтому я и пришел.

Она издала тихий, почти неслышный звон.

— Знаю, знаю, ты любила его. И меня. Правда, мам?

Он немного помолчал.

— Столько лет прошло, а ты не изменилась. Ты всегда будешь лучшей.

Он бросил взгляд на фото в рамке, висящее на стене. Рукавом стер с него пыль. На нем худенькая, красивая девушка в белом легком платье прижимала к себе маленького мальчика. Солнечные блики играли в его темных кудряшках. Глазки светились радостью. Как давно это было. Он уже и забыл.

— Ну мне уже пора. Я скоро навещу тебя.

Снова еле слышный обиженный звон.

— Скоро. И я тебя.

Он осторожно прикрыл футляр. Вышел из дома, вдохнул свежий, холодный воздух, быстро зашагал в темноту. А сначала хотел рассказать ей, что папа умирал с её именем на губах.

* * *

Как же в тот вечер было холодно. Дул ледяной ветер, колючие снежинки то и дело попадали за воротник. Но он все равно шел, укутавшись в большой шарф, втянув шею, засунув руки в карманы пальто. Улыбался.

Сегодня все закончится. Или начнется, это как посмотреть. Должно получиться, как получалось раньше. Лишь нужно принять решение. Нельзя терять уверенность. Он знал, что если начать сомневаться, то никакой гарантии нет.

Подойдя к зданию он постоял немного у последнего окна, где горел свет. Из него доносились звуки скрипки. Можно было даже не заглядывать в это окно, закрыть глаза, он все равно бы узнал кто играет. Зажмурился, представил, как тонкие, почти прозрачные пальцы, сжимают смычок. «Хорошо, правильно, как же хорошо... ошибка». Он как будто запнулся.  Поморщился. «Неумеха, глупая курица, испортила такой момент. За то, что она делает со скрипкой, её и убить мало».

Ему стало не по себе, настроение сразу испортилось. «Надо заходить внутрь, стою здесь... Подумают еще, что выслеживаю кого».

Дверь музыкальной академии всегда открывалась с протяжным скрипом, как будто в муках умирал раненый конь. Вошел, сбил снег с ботинок, отряхнул с черных кудрей.

— Александр Николаевич, добрый вечер!

Фирменно улыбнулся. У дверей, на табуретке, пытаясь застегнуть молнию на сапогах, неуклюже суетилась необъятная пианистка.

— Татьяна Ивановна, красавица моя! Вы почему еще тут?

— А я как раз собиралась бежать. У меня еще оливье не нарезанный, — глупый смешок. — А вы зачем здесь в такое время?

— Мне надо инструмент забрать. Да и обещал студентку послушать. Я вам помогу, — присел по-джентльменски на одно колено и, стиснув зубы, свел обе половины молнии воедино. Вжжик.

— Готово. А кто это там пиликает? Демина?

Пианистка перешла на шепот:

— Да, вас ждет. И как вы только согласились взять ее, в такое-то время?

Было понятно, что пианистка не прочь поболтать, заискивающе ловит его взгляд. Решительно, опять же по-джентльменски, накинул на нее шубейку.

— С наступающим, Танечка.

Пианистка разочарованно вздохнула.

— И вас.

Он кивнул, проводил ее взглядом. Все ушли. Почти. Он направился к своему кабинету. Открыл дверь. Здесь он чувствовал себя лучше, чем дома, такой чудный запах, так пахнет только в кабинетах музыки. Деревом, лаком, кожей, старой бумагой, пылью. Не стал зажигать свет. Просто опустился на свой стул, выдохнул, стал слушать ее шаги. Он всегда любил больше слушать, чем смотреть, наверное, поэтому и стал музыкантом.

Прислушался к себе. Как бы он ни обманывал себя, но он ничего к ней не чувствовал. Больше ничего. Да, по началу ему очень нравилась ее хрупкая фигурка, глубокая чернота ее глаз, то, как мило выглядит ее профиль, когда она прижимает подбородок к инструменту. Как она смущается, когда берет не ту ноту.

Между ними так ничего и не случилось, они не спали вместе, хотя, он был уверен, что она очень хотела этого. Иначе зачем ей это все?

— Я здесь, — ее мягкий голос вывел его из раздумий. — Вы позволите мне начать?

— Хорошо.

Минутная заминка, она начинает играть. Он слушает, не открывая глаз.

— Запястье, Анна! Держи чертово запястье правильно!

Она останавливается.

— Простите, я...

— Никак не запомнишь! Продолжай, не нужно прерывать игру, когда я делаю тебе замечания.

— Простите.

— Перестань извиняться, играй.

Она пытается, но получается не очень. Еще бы, она смущена, или рассержена, ему хорошо слышно, как она сопит от возмущения. Он еле сдерживает смех. Опять мимо нот, в нем начинает нарастать раздражение. Но ничего, совсем скоро она зазвучит, как следует. Опять неловкий аккорд. Тишина.

— Почему вы не любите меня? — ее голос совсем тихий, как будто она собралась умирать.

Руки опустила вниз, боится смотреть на него, боится того, что может услышать.

— Не говори ерунды, Аня. Ты знаешь как я к тебе отношусь.

— Я стараюсь. Изо всех сил, я пальцы себе стерла в кровь. А вы... Вы даже не смотрите на меня.

Он встал со стула, подошел к ней тихо, как кот сзади.

— Подними скрипку, — почти прошептал ей на ухо и взял смычок. — Слушай. Ты можешь звучать необыкновенно.

Полились звуки музыки. Настоящей, чувственной, живой. Аня брала аккорды, вместе они поднимали и опускали смычок. В эти минуты не существовало ничего, кроме мужчины, женщины, темноты и музыки. Ей казалось, что она растворилась в происходящем, что ее больше нет, а есть только его руки, руки Мастера, звуки скрипки и эта ночь. Но время не остановилось, он осторожно сделал шаг назад, наступила тишина.

— Я не могу вас потерять. Вы нужны мне. Без вас я никто, никто. Пожалуйста, не бросайте меня.

— Дура.

— Почему вы согласились на эти уроки? Только из-за денег?

— Нет. Анна, ты особенная, талантливая, но слишком молодая. Не знаю, получится ли, молодые звучат так нестройно, с вами столько мороки, — он  нехорошо улыбнулся.

— Я вас не понимаю. Но я сделаю, все, что нужно. Вы только скажите, что вы хотите от меня.

— А на что ты готова пойти?

— На все.

— Хорошо. Посмотрим, что из этого выйдет. Раздевайся. Ложись вот сюда, — он показал на стол.

Она немного смутилась, но решительно стянула свитер и джинсы.

— Снимай всё, Аня.

Столько мыслей пронеслось в ее голове. Так долго она мечтала об этом, и наконец она окажется в руках Мастера. Сейчас это произойдет. У нее уже были любовники, но таких чувств, которые она испытывала к учителю, у нее еще никогда не было. Она поплыла, все это казалось ей нереальным.

— Как же ты хороша... — голос Мастера стал мягче.

Он разглядывал её, лежащую на столе, от смущения и возбуждения дрожь волнами проходила по ее телу.

— Теперь слушай меня очень внимательно. Ты должна стать очень чуткой. Я жду, что ты отзовешься на каждое мое прикосновение. От того, как ты отзовешься, зависит то, получится ли у нас что-нибудь. Не шевелись и закрой глаза.

В этот момент он понял, что сомнения оставили его. Он точно знал, что у него все получится, ощутил холодную силу — он сам стал силой.

Некоторое время ничего не происходило. Потом Аня почувствовала, как что-то холодное коснулось ее живота. От неожиданности она вздрогнула и тут же почувствовала, как его пальцы сжали ее шею.

— Я же сказал: не шевелись. Ты просто должна довериться мне. Подчинись моей воле, и мы сможем быть вместе.

Еще одно касание, скользящее, холодное. Ничего. Потом медленнее, с нажимом, Аня услышала тихий звук скрипки, как будто издалека. Ей очень хотелось открыть глаза, посмотреть, что происходит, но что-то мешало, вокруг было темно. Она хотела было испугаться или закричать или хотя-бы пошевелиться, но у нее ничего не вышло. Она вся онемела, но тут учитель поднял ее и прижал к себе. Сразу стало спокойно. Дальше происходило что-то невероятное, она слышала великолепную игру Мастера, она играла вместе с ним, она и была игрой. Иногда он был с ней жесток, ударял смычком очень больно, и только сейчас она поняла — для того, чтобы сделать её звук безукоризненным и громким. Иногда был очень нежен, проводил по ее самым тонким струнам так аккуратно, почти не касаясь их, и она таяла в его руках, издавая тонкий, еле слышный, просто неземной звон. Ей больше не хотелось быть человеком — лишь инструментом, звуком, просыпающимся по велению рук Мастера.

Да будет так.

Когда часы пробили полночь музыка закончилась. Аня больше ничего не чувствовала, она как будто уснула.

Уставший, но довольный мастер положил свою новую скрипку в футляр. Он был счастлив. «А неплохо получилось, есть с чем работать». Взял клочок бумаги, карандаш, нацарапал «Анна», бросил записку туда же.

— А теперь отправляйся к другим, моя девочка. Обещаю поиграть на тебе в ближайшее время, а пока отдыхай.

Он аккуратно положил футляр рядом с другими инструментами. С нежностью провел рукой по ее изгибам. Ольга, Виолетта, Евгения... Сколько их там.

— Когда-нибудь я устрою для вас концерт, мои сладкие. Спокойной ночи.

Он запер свой кабинет и, довольный собой, бодрым шагом отправился домой. «Надо бы найти виолончель», — крутилось у него в голове.

Ветер стих, снег падал крупными хлопьями. Вот и наступил Новый 2022-й Год.