Мне, как профессионалу, не делал чести факт, что я так возбуждался, читая её дневник. Я честно пытался абстрагироваться от сексуальных откровений, которыми изобиловал этот жизненный протокол и старался отправлять их прямиком в аналитическую часть своего ума, но моё мужское естество раз за разом отзывалось и я не мог с этим поделать ничего.

«...Я почувствовала его руки на своих бёдрах, он мягко потянул меня назад, задрал юбку, стянул мои трусики, посадил меня себе на колени, и его член вошёл в меня со сладкой болью. Я развела свои коленки, насаживаясь глубже, и наслаждалась лаской, он нежно целовал мою шею, скользя по коже горячими губами, а его пальцы быстро расстегнули мою блузку.

Подняв локти, я гладила его коротко стриженый затылок, льнула к его груди и он мягко толкал меня в спину своим дыханием. Его руки проникли под тонкую ткань и страстно сжали мои груди, вминая в них прозрачный, нежно-розовый бюстгальтер, и пальцы сдвинули вниз кружева и с вожделением скользнули по моим напрягшимся соскам. Неподвижно сидя у него на коленях, я ритмично сжимала в себе его твёрдый ствол и чувствовала, как в изнеженную кожу моих бёдер вдавливается грубая, пыльная ткань его спецовки...»

Да-а, зачем же она всё это расписывает так подробно? Не похожа она на сексуально озабоченную бабёнку... Её наружность, вся пропитанная утончённой женственностью, производит очень приятное впечатление: миловидное, интеллигентное лицо, красивая и стройная фигурка. Когда я в первый раз её увидел, шутя прозвал «Лорелея» то ли оттого, что она показалась мне романтической героиней, то ли из-за её длинных, густых, сияющих волос, скромно стянутых на затылке в большой пучок.

Припоминая ознакомительное интервью, я словно сейчас вижу её большие, прозрачно-синие, редкой красоты глаза, кабы не портило их отрешённое, безжизненное выражение. Она сидела передо мной, спокойно и с достоинством облокотившись на спинку и вежливо смотрела мне в глаза, дополняя своё упрямое молчание этим пустым и равнодушным взглядом. Вообще-то, с момента поступления никто не слышал от неё ни слова.

Пациентку доставили по скорой, авария была серьёзной, но «травма» доложила о почти полном отсутствии физических повреждений: разбитая ею, баснословно дорогая тачка, напичканная подушками, спасла её. К нам пациентка была переведена по причине случившегося с ней тяжёлого нервного срыва, в который верилось с трудом, так как она всегда была спокойна и холодна, как мрамор.

Листая историю болезни, я наконец нашёл то, что искал, и набрал номер. Поздоровавшись, я представился и коротко назвал причину своего звонка. Мой собеседник помолчал и наконец ответил:

— Доктор, я очень занятой человек. Если вы так уверены, что мой визит необходим, то я приеду, но уговор: я отложу дела, а потому прошу не отменять визит. Вы понимаете меня? — у опекуна Лорелеи был такой особый голос, что как-то не захочешь возражать.

Чего тут непонятного? Я пообещал.

Рабочий день кончался. Я запер ординаторскую и зашёл в палату Лорелеи. Она сидела и смотрела в окно, совершенно игнорируя моё появление. Подойдя вплотную, я сообщил ей приятную новость, в надежде отвлечь её от непрерывной самопогружённости.

Очевидно, смысл сказанного дошёл до неё с некоторым запозданием. Когда санитары добежали до палаты, пациентка сидела на полу, забившись в угол и с выражением панического ужаса в залитых слезами глазах, запинаясь всхлипами, читала двадцать второй псалом Давида:

— Господь подкрепляет душу мою, направляет меня... На стези правды... Ради имени своего... Если я пойду и долиною смертной тени... Не убоюсь зла, потому что ты со мной...

Был ли это клинический случай? Если и был, то очень редкий. Поддержка близких — самая большая ценность попавшего в беду. Этой душевнобольной здорово повезло, её опекун заботился о ней самым тщательным образом. Благодаря ему она была избавлена от прелестей бесплатной медицины и бытность государственной психушки ей не грозила. Будучи человеком состоятельным, он обеспечил ей отдельную палату, уход и личного врача.

Став её лечащим врачом, я был весьма заинтересован — нет, не только солидным гонораром. Моя научная работа о коррекции шизоидных состояний отчаянно нуждалась в нестандартном материале.

На следующий день я навестил мою Лорелею. Она лежала как мёртвая, своей бледностью сливаясь с белизной постельного белья. Подойдя к койке, я молча стоял и смотрел в её бесстрастное лицо. Неожиданно её глаза открылись и я вгляделся в эту синь. Она сказала:

— Я отвечу на все ваши вопросы, расскажу вам всё, что вы хотите знать. Сделайте так, чтобы у меня не было никаких посетителей.

Что я ответил? Я солгал.

Она сидела на стуле, спиной ко мне и смотрела в рассветное небо за окном. Я глянул на её изящную шею и упавший на неё тонкий, мерцающий локон, включил диктофон и начал собеседование. После длинного ряда обязательных вопросов, я перешёл к насущному. Чтобы не пересказывать, включу запись. Вот, с четырнадцатой минуты...

— Что послужило причиной аварии?

— Я разочаровалась в любви.

— Вы состояли в близких отношениях с мужчиной или с женщиной?

— С мужчиной.

— Как вы познакомились?

Пауза...

— Нехорошо познакомились. Он изнасиловал меня.

— Как и где это случилось?

— На комплексе. Я работаю... Работала в выставочной компании. Руководила строительством одного важного имиджевого стенда. Среди монтажников был парень, недавно перешедший к нам из альпинистов...

— Альпинистов?

— Промышленные альпинисты. У них своя контора, монтируют на выставках всякие подвесные конструкции на высоте.

— Он был вашим подчинённым?

— На этом стенде — да. Он поранился, я пожалела его и вызвалась помочь. Повела за собой в переговорную и пока рылась в сумке в поисках пластыря, услышала щелчок замка.

— Это было вагинальное или анальное проникновение?

Пауза...

— Ни то и ни другое. Этот человек — большой оригинал, и он сделал это злое дело довольно экзотическим способом. Он подошёл сзади, обнял меня, плотно прижал к себе и стал шептать мне на ухо всякие гадости. Я чувствовала через одежду, что у него эрекция и собиралась закричать, но он одной рукой зажал мне рот, а другой рванул со стены электрический провод и демонстративно провёл им по декоративной алюминиевой панели. На моих глазах оголённые концы осыпались синими искрами, я передумала кричать и подчинилась, потому что после электротравмы, полученной в детстве, панически боюсь электричества.

Держа провод в руке, парень принудил меня лечь на спину на переговорный стол, задрал мою юбку, сорвал с меня трусики и снова зажал мне рот. А потом... Потом... Он стал целовать меня между ног. Он сосал меня, а я кусала его руку, а с ней и собственные губы в кровь. В этот момент, видит бог, я желала ему смерти.

— Он причинял вам боль?

— Как сказать... Физически это было очень даже приятно, но... Я очень стыдлива и брезглива. Моюсь по два раза в сутки, у меня везде и всюду влажные салфетки, антисептики и тому подобное. Вы и представить себе не можете, что я чувствовала, когда совершенно чужой человек касался меня там! На всей правой половине стенда вырубился свет и я слышала, как наш электрик Юра мыкается в поисках неполадки. Он ходил совсем рядом, но страшный провод был где-то у моего тела и вместо того, чтобы позвать Юру на помощь, я старалась лежать как можно тише.

— Вы испытали оргазм?

— Да, и очень сильный.

— Что было после этого?

— Он отпустил меня. Я убежала.

— Как вы думаете, почему мужчина это сделал?

— Я тоже задавалась этим вопросом. С таким любая с радостью пойдёт в постель, и я, наверное, пошла бы... Зачем ему понадобилось унижать меня, не знаю...

— Что в нём особенного?

— Он красивый. Высокий... Сильный... Умный, держится всегда с такой уверенностью, доброжелательный. У него такие мужественные повадки... Не догадаешься, что он такой подонок.

— Как получилось, что вы стали с ним встречаться?

— Дней через пять после того, вечером, на парковке перед комплексом... Я сидела в машине и не успела завести, как он подсел ко мне в салон.

Я, что греха таить, бываю вспыльчива, но впервые подняла на человека руку... Я выскочила, обежала передок, открыла дверь и выволокла его с пассажирского сиденья. Он свалился на колени, схватил меня, прижался и стал нести какую-то чушь о том, что жить без меня не может. Я оттолкнула его и в ярости стала бить по лицу.

Сколько пощёчин я ему отвесила, не знаю; остановилась, только поняв, что разбила его в кровь. И тут я ощутила болезненное раскаяние и жалость. Он стоял передо мной на коленях, с окровавленным лицом и я с трудом смотрела в его серые глаза.

Я заревела, встала на колени, обняла его и поцеловала взасос.

— Когда у вас с ним был первый секс? Я имею в виду добровольный...

— Хм... Доктор, он трахнул меня прямо там, на парковке. В моей машине, на заднем сиденье.

— Вы получили удовольствие?

— Поймите меня правильно, он просто великолепный любовник, но нет, не получила. Я была в таком состоянии, что... Ну, а он, кстати сказать, отменно насладился, чуть не придушил меня в объятиях, пытаясь заглушить собственный крик.

— Как ваши отношения развивались дальше?

— Да всё, как у людей: занимались любовью по несколько раз в день, во всяких подходящих и не очень местах. По ресторанам не ходили — зарплата у монтажников не очень, а на мои он развлекаться не хотел, это было ниже его достоинства. Он ничего мне не дарил, вместо подарков он чинил мою машину и помогал по дому, у него золотые руки и любая мужская работа в них спорится. По сути он выполнял роль мужа, но замуж не звал.

Я старше его, несколько лет назад овдовела и от этого брака у меня остались тёплые отношения со свекровью. Было с чем сравнивать — мужа я любила всем сердцем, а к моему любовнику чувствовала только страсть.

— Вы продолжаете общаться со свекровью?

— Не удивляйтесь. Мать любимого человека, оставшаяся одна, как перст, после смерти сына... Она всегда была добра ко мне, хорошая, простая женщина. После похорон она сказала, что очень хочет, чтобы я повторно вышла замуж.

Где-то месяца через четыре после начала романа я побывала у неё в гостях с моим любовником. На лестнице мы встретились с соседкой, эта противная старуха ненавидела меня. Она мечтала выдать свою внучку за сына моей свекрови, но он полюбил и женился на мне. Соседка застыла, мешая нам пройти и молча буравила моего спутника злыми глазами.

В следующий раз я приезжала одна и снова, как назло, повстречалась с этой неприятной женщиной. «Твой парень — зверь, и он тебя сожрёт!» — мерзко захихикала она и сухо и мучительно закашлялась. Каюсь, я пожелала ей подавиться этими словами...

— Вы ссорились с любовником?

— Нет, никогда. Просто постепенно я стала пресыщаться и начала его помалу избегать. Наверно, он почувствовал. Однажды... он бросил меня. Резко прекратил со мной все отношения и хоть всё к этому и шло, я оказалась не готова.

Два месяца мы не общались и наконец, я поняла, что больше не могу. Гордиться было нечем — я чувствовала к человеку похоть и в сердце моём не было любви. Презренное животное... Я подошла к нему на монтаже и мы поговорили. Мы договорились.

— О чём?

— О том, что он готов вернуться и снова быть со мной, но только в обмен на то, что я исполню его просьбу. Беспрекословно.

— И что вы сделали?

— Простите, я устала. Возьмите мою электронную книгу. Файл «Diary». Там вы найдёте информацию, которая вам будет интересна, об этом тоже.

Я попрощался с Лорелеей, взял её электрокнижку и ушёл. Вот он, этот фрагмент:

«...Мы были любовниками почти год, но так сложилось, что я впервые здесь.

Я позвонила и обшарпанная коричневая дверь гостеприимно отворилась. Хозяин принял мой подарок и, улыбаясь, пригласил пройти. Он был босой и я разулась тоже, расставшись с босоножками на шпильках на полпути в гостиную, в широком полутёмном коридоре.

Мой миндальный торт имел успех, хозяин был в восторге и наградил мои умения, ну, более чем щедрой похвалой. За чаем мы с Сергеем поболтали и постепенно подошли к тому, что ощутимо и волнительно сгущало воздух. Я напросилась и пришла — пришла, чтобы (чего душой кривить?!) заняться с ним любовью и в мечтах вернуть его. Хотела я его безумно и так желала угодить, что думала влагалищем, а не мозгами. Не то чтобы я не имела опасений насчёт того, о чём он может попросить, но, видимо, я всё же доверяла... ему.

— Не передумала? Наш договор... Он в силе? — спросил Сергей, испытывая меня взглядом.

Я утвердительно кивнула, от души надеясь, что мы не будем обсуждать интимные детали вслух, а то я этого всегда стеснялась. Мои надежды оправдались, Серёжа сразу встал и вышел.

Мне почему-то вздумалось, что он пошёл помыться, и показалось не зазорным в его отсутствие полюбопытствовать, как он живёт. Я осмотрела кухню, вышла в коридор и сквозь гостиную попала в спальню. В квартире было в меру чисто, но довольно бедно. Хозяину, видать, частенько приходилось быть на мели, но он, похоже, этим совсем не тяготился. Я подняла глаза и на высоком потолке увидела чуть запылённую лепнину, дом был с историей, стиль — лаконичный сталинский ампир. Дверь на балкон была открыта и солнце весело сияло на полу.

Я повернулась к выходу из спальни и вздрогнула: Сергей всё это время сидел в гостиной у стены на стуле. Расставив широко колени и облокотившись на ноги локтями, он занят был каким-то делом. Я подошла и удивлённо наблюдала: в его руках была застиранная, хлопковая лента, и кое-где на ней виднелись подозрительные пятна, весьма похожие на кровь. Сергей невозмутимо и старательно заматывал свои запястья и немного кисти.

На мой вопрос он пояснил, что специально для свидания со мной достал эту, бывавшую в кулачных боях, ленту из дальних закромов. Мне стало как-то не комфортно и я спросила, с кем он тут собрался воевать, но он лишь странно усмехнулся и продолжал мотать. Я тихо испугалась и молча села ждать, что будет.

Скользнув по комнате глазами, я разглядела в дальней полутёмной её части ужасный беспорядок. Чего там только не было: со стен свисали цепи и обвязки, страховки и шнуры и металлические части альпинистской амуниции. По полу, хаосом валялись связки стальных крючков, штырей и карабинов и бог знает чего ещё. В углу темнела штанга, полуприкрытая измятой, яркой тканью с большой прожжённой дыркой и паутиной безнадёжно спутанных парашютных строп.

Над всем над этим на взгляд в двух с половиной метрах тянулась из стены к стене труба, и к левому её концу была привязана большая, чёрная боксёрская груша. Пытаясь облегчить давление тревожной тишины, я села на пол на ковёр и начала:

— А у меня была такая же труба, на ней были качели. Мне их дедуля сделал, а после стал и сам не рад...

— Что так? — откликнулся Сергей.

— Из-за испорченных обоев. Раскачиваясь, я любила отталкиваться от стены и на обоях очень скоро возникло тёмное пятно от моих голых пяток.

Серёжа хохотнул, поднялся, прошёл туда, слегка подпрыгнул и на одной руке повис на той трубе. Он раза три неспешно подтянулся, толкая матовый металл плечом и говоря:

— Не, у меня качелей нет, это турник. Я думаю, он нам сегодня пригодится.

Мне снова стало жутковато и я трусливо посмотрела в коридор, ища глазами путь на волю. Сергей поймал мой взгляд, нахмурился и подошёл ко мне. Присев на корточки, спросил:

— Никак засобиралась на попятный? — он взял меня за подбородок и поднял моё лицо. Его холодные, серьёзные глаза упёрлись в меня странным, властным взглядом.

— Не надо, не играй со мной, я же тебе поверил!

Я на него смотрела как немая. Моё руководящее начало приказывало мне бежать, но мысль о том, что после бегства ни разу в жизни мне не постонать в объятиях Сергея, лишала меня воли совершенно.

Он встал, ушёл, порылся в тёмном беспорядке и, прихватив там что-то, подошёл к трубе. Я обречённо проследила, как он, не торопясь, уверенным движением закинул на турник верёвку, продел в петлю и свесил вниз её свободные концы. Связав её узлом почти на двухметровой высоте, Сергей повесил у узла блестящий альпинистский карабин.

Закончив, он стянул с себя футболку, отбросил, наклонился, поднял там непонятно что и подошёл ко мне. Взяв за руку, он потащил меня и, увлекая за собой, подвёл к верёвке. Я задрожала, как осинов лист: я разглядела, что в его руке широкий, кожаный, армейский ремень и настоящие наручники, как в криминальных фильмах.

— А ну-ка, соберись! — сказал Сергей, смерив меня строгим взглядом, — Если ты сделаешь всё так, как надо, клянусь, я не останусь у тебя в долгу!

На этих самых на словах, Серёжа взял мою трясущуюся руку и повелительно вложил в неё ремень его холодной пряжкой. Я машинально сжала пальцы, опустила руку к полу и точно слабоумная таращилась: мужчина, вминая бойцовскую ленту, защёлкнул на своих запястьях тюремные браслеты и вдел связующую цепь в висящий на верёвке карабин. Спокойно опустившись на колени, он натянул верёвку, проверяя надёжность связки.

Я застыла, разглядывая его широкую, не загорелую, мускулистую спину и скованные руки. Сквозь дикость ситуации рвалось моё желание обнять, прижаться, целовать, облизывать его. Хотелось потереться напряжёнными сосками о его спину, джинсы расстегнуть и, вынув его член, ласкать руками, ощущая, как он пульсирует, крепчает в моих пальцах.

— Ты здесь ещё? Чего ты медлишь? Начинай! — Сергей повёл плечами и в полуобороте ловил меня в периферии видимости.

Я выпала из похотливого потока и выдавила из себя тупой вопрос:

— Сергей, чего ты хочешь? — во мне сидела идиотская надежда, что это шутка всё.

На это, он раздражённо и отчётливо сказал:

— Я хочу, чтобы ты высекла меня, понятно? Бей с полной силой, до тех пор, пока я не остановлю тебя, — и крикнул: — Ну! Давай!!!

Я пошатнулась, всё во мне остановилось, моя рука, почти сама собою, внезапно поднялась и описав в пространстве резкую дугу бессильно опустилась. Ремень легко скользнул по телу и чуть не выпал из моей руки.

Сергей с досады зарычал и обругал меня последними словами.

Я опустела, крепко сжала пряжку, размахнулась и... ударила его. Сергей молчал. Меня почти не стало и эта женщина полосовала его плечи и спину, задыхалась каждым взмахом, и глохла каждым хлёстким звуком. Я сквозь её глаза смотрела и видела, как кожаная лента толкает вздёрнутое тело и оставляет скрещенные алые следы. Серёжа тихо вмялся в свой правый бицепс взмокшим лбом, повис на привязи и, еле вздрагивая, принимал удары.

Её дыхание внезапно прекратилось и эта женщина упала. То, что увидели её глаза и то, что сделала её дрожащая рука, был страшный, смертный грех. Я не могла, я не могла поверить, что этот грех на мне. Пытаясь снова задышать, захлёбываясь солью слёз, я поползла, царапая ногтями пол. Не видя ничего перед собой, ползла без направления, но к цели, ища спасения от ужаса открывшейся мне правды. Я поняла, что я люблю Сергея. Теперь он мой, я получила его такой чудовищной ценой, и эту плату взял с меня сам дьявол.

Меня скрутило судорогой, я дёрнулась и оказалась на боку. Глаза мои открылись и сквозь туман текущих горьких слёз я видела, как мой возлюбленный встаёт, отстёгивает карабин и преспокойно освобождается от наручников ключом, висящим на шнурке на его шее.

Поморщившись, с полуулыбкой, потягиваясь и массируя запястья, он подошёл ко мне и сел на корточки. Его лицо было вполне спокойно, он стал внимательно рассматривать меня.

— Ты сильная. Мне очень больно.

От его слов я тихо застонала и сердце моё сжалось.

— Серёжа, мне невыносимо жаль тебя.., — мой голос так осип, что я почти шептала.

Я посмотрела на него сквозь радужные кольца, мерцавшие в моих заплаканных глазах. Сергей склонился, поднял меня на руки, и утешительно прижал к себе. Глаза пощипывало, я прикрыла их и снова уронила слёзы. Мне стало легче: тепло его тела, убаюкивающее движение его дыхания и мирное прикосновение его щеки к моему лбу давали облегчение и согревали. Я прижималась, чувствуя себя в его сильных руках ребёнком в безопасности отцовских объятий, и он меня куда-то уносил.

Воздух сменился из тёплого покоя на прохладный ветер. Сергей двумя шагами по прохладе преодолел пространство, слегка меня приподнял и вернул, но между нами ощущалось нечто — холодное и твёрдое. Я посмотрела, в испуге зажмурилась и вся похолодела. Я мёртвой хваткой уцепилась за Сергея, в моё бедро вминался парапет. Он молча постоял, держа меня над пропастью и наконец негромко, мягко попросил:

— Открой глаза.

Меня трясло, я слушала стук собственных зубов и жмурилась сильнее. Мужские руки стали расслабляться и я почувствовала, что медленно сползаю, сползаю в ужас девятиэтажной высоты! Беспомощность и дрожь, смертельный страх... Серёжа повторил:

— Открой глаза.

Я всхлипом затянула воздух и открыла, стараясь не смотреть в его лицо. Легко подбросив вверх над бездной, Сергей прижал меня на прежней высоте. Кошмарно ровный и спокойный голос доставил в мою голову слова:

— Не смей оплакивать меня. Пообещай мне, что пока мы вместе, в твоих глазах не будет слёз.

Я обещала и Сергей зашёл с балкона в спальню, разорвал мою одежду и взял меня, как это бы, наверно, сделал некрофил. Я не могла пошевелиться, лежала, точно труп и ощущала, как он размеренно движется во мне. Не прекращая фрикций и не нарушая тишины, он, преодолевая неудобство, взял мою обессиленную руку и попытался закинуть себе на спину. Моя безвольная конечность свалилась и он снова попытался и снова безуспешно.

— Я не хочу быть грубым... Помоги мне, погладь меня. Смотри в глаза и гладь. Пожалуйста.

”Пожалуйста” он на меня накинул, как удавку и я зашевелилась: усилием и страхом совладав с рукой, я робко коснулась его спины. Моя ладонь и пальцы ощутили горячие и вздутые следы, болезненные полосы на его коже. Сергей скользил во мне, внимательно смотрел в мои глаза и подавался к моим пальцам исхлёстанным пылающим плечом. Я чувствовала эти раскалённые бугры и было это нестерпимо горько. Грудь заныла тонкой, острой болью.

Серёжа удовлетворённо улыбнулся и свет в моих глазах померк, я отключилась».

Мне вспомнилось: «Твой парень — зверь, и он тебя сожрёт!» А у карги-то прямо ведьмино чутьё! Сомнений нет, причина тяжёлого психоза, которым страдает пациентка, кроется в её отношениях с этим мужиком. Насколько тяжким испытанием они для неё были, говорил диагноз кардиолога: в тридцать два года у неё было сердце семидесятилетней, со следами от нескольких микроинфарктов.

Их взаимоотношения были примером удивительного благополучия и весь патологический надлом таился в сексуальной сфере. На ней я и решил сосредоточиться.

«...Рабочая неделя закончилась, но отоспаться в выходные надежды не было. Уже два месяца со дня возобновления любви я просыпалась среди ночи в холодном поту, кошмары были совершенно неуловимы — что мне конкретно снилось, я ни разу вспомнить не смогла. Остаток ночи я бродила и с каждым днём теряла силы. Ничто мне не давало облегчения, я потеряла аппетит, меня периодически тошнило.

В один ”прекрасный” день ко мне пришла идея. Из преисподней, не иначе.

После работы я поехала в дедулину квартиру. Войдя, я подошла к телефону, набрала номер и... позвала Сергея. Я просила, чтоб он привёз с собою тот ремень, наручники и ленту.

Пока он ехал, я сидела в пустоте и вспоминала детство золотое. Я была счастлива тогда, дед меня холил и лелеял...

Серёжа бросил рюкзак на ковёр, закинул на трубу верёвку и стал готовить привязь. За его спиной, я вытащила из рюкзака ленту и стала наматывать на свои запястья, так, как это делал он тогда... Закончив, мой любимый обернулся и я вложила ремень в его ладонь. Он странно посмотрел в мои глаза и со всей серьёзностью спросил:

— Ты правда хочешь этого?

Я утвердительно кивнула. Сергей раздел меня, разделся сам. Наручники с сухим скрежетом защёлкнулись на моих руках и он продел цепочку в карабин. Наши тела соприкасались и он заметил, как меня трясёт.

— Тебе страшно? — шепнул он мне на ухо, стоя за моей спиной.

Я молча опустилась на колени. Серёжа обошёл меня и встал передо мной. Сложив ремень вдвойне, он натянул его, держа обеими руками на уровне моих глаз. Я как заворожённая смотрела на его эрегированный член. Мужские кулаки чуть сблизились и резко разошлись, ремень издал хлопок и я непроизвольно вскрикнула.

Сергей зашёл за мою спину, я зажмурилась что было сил и стала ждать удара...»

— О, Господи! — подумал я и перестал читать, переводя дух.

Подойдя к окну, я посмотрел во двор: там стояла труповозка и санитары вытаскивали из неё носилки, накрытые белой простынёй, на которой цвело огромное кровавое пятно. Хрен редьки не слаще — я вернулся к столу и продолжил чтение.

«...Мне показалось, что прошла целая вечность. Сергей стоял, не двигаясь. Я обессиленно повисла на верёвке и тихо зарыдала. Он постоял ещё немного, а потом... встал за моей спиной вплотную, на колени. Прижавшись ко мне весь, всем телом, он целовал меня за ушком и с нежностью водил натянутым ремнём по моим соскам. Он так меня ласкал и целовал, что я намокла. Его нетерпеливый член прошёл меж моих сжатых бёдер и заскользил вперёд-назад прижавшись к половым губам. Мне было очень хорошо, но я хотела, чтобы было плохо и взмолилась:

— Серёжа, сделай мне больно!

Он встал, взял что-то там из рюкзака, и возвратился. Я поняла, что он надел презерватив. Он ласково раздвинул мои колени и его ладонь, покрытая чем-то прохладным и скользким, проехалась между моих ягодиц. Его упрямый, влажный ствол уткнулся в мой зажатый анус. Я закричала:

— Нет-нет-нет-нет-нет!!! Серёженька, не надо!!!

Он зажал мне рот и тихо-тихо, осторожно стал меня толкать. Я инстинктивно попыталась прогнуться несколько вперёд, чтобы спастись от его члена. Его рука легла на мой живот и подала меня назад.

— Я исполняю то, о чём ты попросила, — он надавил ещё. — Тебе же больно?

Я замычала сквозь его ладонь и мои слёзы стекали по его руке. Чувствуя, как его член неумолимо входит, мучительно растягивает меня там, я вся дрожала в ужасе. Войдя в меня до самого предела, Сергей стал двигаться. Он отпустил мой рот и, руку опустив, стал пальцами ласкать мой клитор. Член двигался во мне, скользил в меня и из меня, медлительно и страшно. Целуя мою шею, мой возлюбленный шептал:

— Малышка, тебе больно? Больно? Ты же хотела наказать себя, не так ли? Ты слышала про посажение на кол? Это одна из самых древних казней... Ну, как я в роли палача?

Он в этой роли был хорош. Мне было больно! До того, как его сперма залила моё нутро, я испытала два оргазма».

Я задохнулся и захлопнул монитор! Рванул по коридору в туалет. Я не дрочил лет десять, чёрт возьми...

Вечером я не мог никак уснуть, ворочался и мучился жаждой. Моя страдалица не шла у меня из головы. Меня тянуло к ней магнитом, сочувствие заливало меня через край. Лорелея с каждым днём неотвратимо становилась частью меня. Я встал, напился минералки из холодильника и раскрыл ноут. Открыв файл «Diary», я погрузился в чтение.

«...В начале лета Сергей уехал со своей группой на Кавказ. Совершив восхождение на Крумкол, он вернулся и я встречала его на вокзале.

Он был не один, с ним вместе из вагона вышел парень, поразительно похожий на Сергея: одного с ним роста, того же атлетического телосложения и лицом они были как братья, только незнакомец был шатен и глаза у него были голубые, а Серёжа — сероглазый блондин.

Они покидали рюкзаки в багажник моей машины, и я отвезла Сергея к нему домой. Вальтер — давний напарник и друг Сергея, — жил в пригороде. Пока я везла его по пробкам и заторам, мы успели поговорить обо всём на свете, он оказался очень приятным, весёлым и образованным человеком.

Когда мы добрались до места, он стал просить, чтобы я зашла в гости на чай, но я отказывалась. Из роскошного, трехэтажного коттеджа вышла красивая дама лет пятидесяти и, пройдя по тропинке, утопающей в пестроте благоухающих роз, подошла к воротам. Вальтер обернулся и приветливо помахал ей. Дама постояла, слушая наш спор, а потом подошла, с очаровательной улыбкой просто взяла меня под руку и повела в дом. Мне ничего не оставалось, как следовать за ней. Вальтер открыл ворота и загнал во двор мою машину.

За чаем гостеприимная дама, оказавшаяся матерью моего нового знакомого, оживлённо беседовала со мной о способах приготовления миндального торта, а Вальтер молчал и, смущённо улыбаясь, всё время смотрел на меня. Марта Генриховна допила свой чай и удалилась, сказав, что уже неприлично опаздывает к офтальмологу.

Оставшись наедине с Вальтером, я посмотрела ему в глаза и мне стало хорошо, как в детстве. Он взял мои руки, и положил себе на грудь. Я ощутила, как сильно бьётся его сердце. Вальтер с волнением смотрел на меня и говорил, что полюбил меня с первого взгляда. Мне было совершенно безразлично, правда это или нет, на меня нахлынул такой тёплый, счастливый поток, что я пересела к нему на колени и поцеловала в губы.

Отвечая на мой поцелуй, парень поднял меня на руки, отнёс по лестнице вниз и... мы оказались в тёплой воде. От неожиданности я вскрикнула и открыла глаза — Вальтер зашёл со мной в бассейн как был, в одежде, только избавившись от тапочек.

Стоя по грудь в воде, он раздевал и меня, и себя, и скоро наша одежда плавала вокруг нас, а я упиралась ладонями в его плечи, прижатая сильными руками к его груди и наслаждалась тем, как сладко он сосёт мои соски. Я стала двигаться, стараясь потереться клитором о его кожу, и Вальтер ослабил хватку, я съехала вниз и попала прямиком на его вздыбленный член.

Под водой проникновение ощущалось мягче, парень нежно пленил меня в своих объятиях и стал до отказа всаживать свой ствол в моё возбуждённое влагалище. Он целовал меня и трахал, трахал и целовал. Я сжимала его внутри себя и чувствовала, что близка к оргазму. Вальтер понял это, отпустил мои губы и ускорился. Акустика здесь была прекрасная, мой крик и его стон одновременно слились с плеском воды и эхом отразились от покрытого солнечными зайчиками потолка.

Моя одежда нуждалась в просушке и эту ночь я ночевала в постели Вальтера. В ней мы ещё трижды занимались любовью и на работу я опоздала на полтора часа.

Теперь я старалась держаться подальше от Сергея и его жестокости. Отношения с ласковым и добросердечным Вальтером стали для меня божьим даром. Радость омрачала только необходимость таиться, я заклинала влюблённого парня не объясняться с Сергеем, смертельно боясь его ревности. Я надеялась, что всё рассосётся само собой...

В наши редкие встречи Серёжа был невероятно добр и нежен со мной. Мне даже было как-то совестно: я начала думать, что он изменился. Однажды он подловил меня на комплексе, и стал говорить, что очень опечален тем, что мы видимся теперь так редко и попросил меня поехать в горы — с ним и его группой. Мне было жаль расстраивать его отказом, я согласилась.

Мы далеко отошли от лагеря и стояли у подножия высокой выветренной скалы, глядя вверх — Сергей позвал нас с Вальтером, обещая показать гнездо орла.

Внезапно Сергей схватил напарника за ветровку и нанёс ему сильнейший удар в висок. Вальтер рухнул, как подкошенный и моментально отрубился. Я подбежала к ним, но Сергей оттолкнул меня так, что я отлетела на несколько метров и упала на спину.

Я видела, как он привалил бесчувственное тело к скале, в его руке оказался альпинистский молоток — он прижал левую руку Вальтера к каменной стене, взмахнул молотком и одним ударом всадил в его предплечье длинный скалолазный крюк. Сталь прошла между костей и намертво засела в трещине горной породы.

Сергей со спокойным лицом подошёл, взял меня за шиворот и подтащил к скале, оставив лежать метрах в двух от Вальтера. Тот очнулся, застонал и посмотрел на стоящего перед ним Сергея. А он стоял, сложив руки на груди и внимательно глядел на прибитого к скале человека. Я попыталась встать, но Сергей наступил на мои рассыпавшиеся по земле волосы и я подняться не смогла.

— Нравилось трахать мою девочку? Чем ты собирался оправдаться, дружище? — голос его звучал дружелюбно, даже участливо.

Вальтер молчал, хмуро глядя в глаза соперника. Сергей опустился на колени у моих ног, расстегнул мою одежду и грубо стянул мои ботинки, брюки и трусики. Я заплакала от жгучего стыда и жалости к Вальтеру, а Сергей достал свой член и изнасиловал меня у него на глазах. Заметив, что тот не смотрит, Сергей крикнул ему:

— Ещё раз закроешь глаза и я тебе глотку перережу!

Разрядившись, Сергей встал и ушёл в лес.

— Он не вернётся за нами — с пугающим спокойствием сказал Вальтер, свободной рукой отстегнул от пояса нож и бросил его мне. — Ты должна попытаться найти лагерь. Держись всё время к северу.

Затем он помолчал и произнёс:

— Я люблю тебя и ни о чём не жалею. Если я умру здесь, то так тому и быть. Я буду молиться о том, чтобы с тобой всё было в порядке. Поцелуй меня на прощание... — он тепло и успокоительно улыбнулся мне. Сердце моё разрывалось, заливаясь слезами, я поцеловала его пересохшие губы и отправилась искать помощь.

Когда, через двенадцать часов парня сняли со скалы, он был уже в бреду. Врачи сделали, что смогли, но руку Вальтер потерял — её пришлось ампутировать по локоть из-за начавшейся гангрены.

Сергей исчез из моей жизни, он уволился и пропал из виду всех, кто знал его, и это не потому, что ему пришлось скрываться — Вальтер не обвинил его, категорически настояв на том, что стал жертвой несчастного случая.

Если сравнить мой разум с озером, то поверхность его успокоилась, только иногда покрываясь лёгкой рябью, но в толще воды мучительно двигались беспокойные течения и тихо плавали пугающие, ядовитые чудовища. Прошло почти два года, моя внутренняя жизнь стала налаживаться.

Однажды в дверь позвонил курьер и вручил мне огромный букет чёрных роз, стянутый, до дрожи знакомым, широким солдатским ремнём с нацарапанными на пряжке двумя рунами ”зиг”, символом немецко-фашистского подразделения ”СС”. Мои пальцы так тряслись, что я с трудом прочитала надпись на карточке, вынутой из-за ремня: ”Так или иначе, но ты будешь моей”. Я закричала».

На этом текст закончился, я выключил компьютер и прикинулся спящим.

Утром мне позвонил опекун Лорелеи и сообщил, что приедет через полтора часа. Я уже выбегал из ординаторской, спеша на консилиум. Необходимо было подготовить пациентку — вколоть успокоительное, чтобы застраховаться от её истерики во время визита опекуна, но времени не было ни минуты. Я забежал в процедурную и распорядился, назвав препарат и дозу. Юный, рыжий, как огонь, медбрат странно посмотрел на меня и кивнул.

Вернувшись с совещания, я зашёл в ординаторскую — мне на встречу, с кресла встал мужчина и представился опекуном Лорелеи. Признаться, я опешил. Я ожидал увидеть голубоглазого инвалида, но у парня обе руки были на месте.

Навскидку, он был метр девяносто ростом, крепкого телосложения и очень дорого одет, но с некоторой небрежностью. Его светлые волосы были стрижены коротко, на рейхс-офицерский манер и вкупе с мужественной, арийской красотой его лица это придавало ему сходство с нацистским военным. Он протянул мне руку — я пожал её и, не в силах смотреть в его холодные, серые глаза, упёрся взглядом в платиновый «Ролекс» на его запястье.

Мне стало ясно, от какого дьявола пыталась защититься Лорелея, читая двадцать второй псалом Давида:

«...Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что ты со мной...»

«Бог оставил тебя, моя Лорелея, но я действительно с тобой», — думал я, впуская мужчину в её палату.

Через пятнадцать минут я подошёл к двери и глянул в смотровое стёклышко — пациентка, как безжизненная кукла сидела на стуле, широко распахнутыми, невидящими глазами уставившись в окно. Мужчина стоял у неё за спиной и бережно расчёсывал её блестящие, медового цвета, волосы. Длинный, мерцающий водопад мерно покачивался, в такт движению мужских рук и только мне эта мирная картина открывалась своим безобразным, душераздирающим нутром.

Десять минут спустя я подкатил к палате каталку и посмотрел в окошечко — ни пациентки, ни её посетителя было не видно. Я быстро открыл дверь, захлопнул и замер на месте: мужчина стоял, прислонившись спиной к стене. Перед ним, на коленях стояла его жертва и сосала его член, качая волнами волос и не обращая внимания ни на что вокруг.

Мы посмотрели друг на друга — блондин нахмурился и стоял, раздражённо глядя на меня, а я, как опоённый, пялился на женские губы, движущиеся по его крепкому стволу. Наконец, он не выдержал. Запустив руку в медовые локоны, он взял бедняжку за затылок и оторвал от себя — член с влажным звуком выскользнул из её рта и покачнулся в пространстве.

— Чего уставился? Может, ты тоже хочешь? Не стесняйся! — со злой усмешкой произнёс он и показал глазами на свой член.

Время внутри меня остановилось — Лорелея подняла свои бездонно-синие, залитые слезами, глаза и с мольбой посмотрела на меня. Я неуверенно шагнул вперёд. Мужчина грубо оттолкнул её и сделал пригласительный жест. Я встал перед ним на колени, посмотрел на его чуть вздрагивающий член, на потёртую латунную пряжку со сдвоенной руной «зиг», а потом в его глаза и попросил:

— Пожалуйста, закрой глаза, я не могу... так...

Лицо его не выражало ни удивления, ни удовольствия. Он как-то устало вздохнул и закрыл глаза. Я вытащил инъекционный пистолет и вкатил ему лошадиную дозу Реланиума. Пистолет-то для подкожных инъекций, но пах парня был гладко выбрит и я попал ему аккурат в паховую вену, отлично выделявшуюся на спортивном теле.

Закатив каталку в лифт, я стоял и не чувствовал никаких сомнений и никаких сожалений. Доехав до минус первого этажа, я вышел, катя за собой гремящую тележку и радовался удачному совпадению — весь персонал мертвецкой сейчас пьянствовал на именинах медсестёр-близнецов из приёмного отделения.

Протолкав каталку сквозь прозекторскую, я подвёл её к пустующей ячейке трупохранилища, открыл дверцу и втолкнул «поднос» в холодильник. Рука выпала из-под простыни и «Ролекс» звякнул об обшивку, сминая ледяные кристаллы.

То, что я узнал, вернувшись в отделение, заставило меня вернуться в морг — это было опасно, но ради неё я был готов на что угодно. Я открыл холодильник, выволок на каталку остывший поднос и снял простынь. Холод, похоже, взбодрил мужика, он был в сознании и посмотел на меня тяжёлым и одновременно сочувствующим взглядом.

— Ты издевался над ней несколько лет — знаешь её вдоль и поперёк. Говори, садист грёбаный, где она может прятаться?

— Доктор, опомнись! В огне брода нет... Эта женщина — капкан... — хрипло ответил он.

— Не напрягайся, я тебе не верю!

— Слушай... Сними с меня рубашку... Моя спина тебе не станет врать...

Что меня дёрнуло, не знаю, но я послушно расстегнул и приспустил его сорочку... Я просто онемел и вытаращил глаза на его изуродованную спину: там не было живого места. Нет, это не был мягкий кожаный ремень. Это был кнут! Распоротая кожа местами разошлась и зажила ужасными рубцами. Меня подташнивало, я представил, сколько раз Сергей терял сознание терпя побои.

— Ты будешь следующим... — прошептал он и затих.

Дверь уже ехала и на излёте в лифт заскочил мой приятель — кардиолог, консультант травматологии, откуда поступила Лорелея.

— Эй, что с тобой? На тебе лица нет!

Я рассказал.

— Чё, правда что ль, сбежала? У вас же там тюрьма! — Ден засмеялся — Слышь, я чую, она дала не только мне — всем вашим санитарам тоже: ей кто-то, как и я, помог...

— Ты... В чём ты ей помог? — я враз охрип и вспомнил странный взгляд рыжеволосого медбрата.

— Да, ерунда... — Денис помялся — Хрен знает, для чего, но ей понадобился мой диагноз, что типа у неё проблемы с сердцем. Она здорова, как корова... Я подменил бумаги, взял кардиограмму одной бабки, мне не трудно, зато эта фея меня так охуительно поблагодарила, что при одном воспоминании встаёт...

Денис ушёл в открывшиеся двери и я остался в одиночестве. Лифт тронулся, я сполз по стенке и в отчаянии закрыл лицо руками.

Через неделю, пророчество Сергея для меня сбылось.

Трудно сохранять холодный рассудок и качественно анализировать, если сталкиваешься с такой драматической откровенностью.

Ты читаешь эти строки — буквы превращаются в твоём сознании в волнующие смыслы... Желания и наслаждение другого человека проникают в тебя и становятся частью тебя, как недоступные для путешественников дальние страны с их экзотикой и опасностями.

«...Я медленно, как в трансе, скользил щекой по её бархатистой, прохладной коже, следуя мягким изгибам её безупречной женственности вдоль бедра, по упругому холмику ягодицы и дальше в поясничную ложбинку по линии спины, и наконец погрузился лицом в согревающие, медно-золотые потоки её волос, целуя её шейку и вдыхая причудливую смесь ароматов ладана и горького миндаля.

Она лежала, вытянувшись на животе, раскинув руки, и я, едва касаясь, накрыл её своим телом. Удерживая свой вес на коленях и ладонях, мягко покачиваясь, я потёрся сосками о её белоснежную спину, скользнул руками по простыне и сжал её запястья, прижимая их к гирляндам нарисованных на ткани цветов.

Она взволнованно дышала и словно прислушивалась к моему желанию — мой напряжённый член, раскалённый докрасна властью первобытного инстинкта, касался её бёдер, обжигаясь их нежной прохладой, и вздрагивал. Я истязал себя, наслаждаясь этим чувственным деликатесом, мучительно возбуждаясь её сладкой покорностью.

Продолжая покрывать поцелуями нежную шею и её висок, чуть просвечивающий через благоухающую золотистую вуаль, я сместился и коленом легко подал в сторону её стройную, точёную ножку. Словно отдаваясь на милость победителя, она шевельнулась, сгибая колени, широко распахнула бёдра и её попка маняще подалась вверх, к моему животу.

Я упёрся коленями в цветастую ткань простыни, вмялся в неё локтями, сильнее сжал тонкие женские запястья и вогнал свой перевозбуждённый ствол в её горячее, влажное влагалище. Оно плотно обволокло эту чувствительнейшую часть моего тела, своим любовным соком утоляя жар, и с каждым моим движением превращая его в острое наслаждение.

Я уткнулся лбом в сияющие золотые россыпи, увлажняя их тяжким и прерывистым дыханием, и беззвучно молил мою желанную принимать меня поглубже, отдаться мне без остатка и хоть ненадолго унять мою безумную жажду...»

Странно... Зачем же он всё это расписывает так подробно? Согласно поведенческим наблюдениям, он не похож на сексуально озабоченного... Само описание говорит о том, что он не циник, не самец, примитивно добивающийся сексуальной разрядки... Он не трахается, а священнодействует! Что заставляет его выставлять напоказ это таинство?

Чашка крепкого чая, капнуть «Визин» в усталые глаза и за работу.

«...Сергей как в воду глядел: неделю спустя, на закате, она пришла забрать мою душу.

Звонок позвал меня, я открыл дверь. Она молча и неподвижно стояла в проёме, и алое умирающее солнце сияло на её волосах адским пламенем. Синие её глаза казались в этом свете фиалковыми; я не смог защититься от их гипнотического взгляда и впустил её в свою жизнь.

С момента её вторжения, моё время изменилось, словно кто-то перевернул песочные часы и секунды-песчинки полились, опустошая моё будущее, неотвр...»

Местами, записи были безнадёжно испорчены — буквы были размыты водой и утраченные фрагменты зияли слепыми пробелами.

Мои ночи стали долгими, я последовал за ней в сад наслаждений и заблудился среди странных желаний и эротических удовольствий. Память и страх — вот что спасало меня от полного растворения, и я хранил в себе те леденящие душу воспоминания, регулярно принимая это горькое лекарство, чтобы не забыться окончательно.

«Я — молодец, я находчивый парень», — убеждал себя, что не влип, а просто взял работу на дом. Решив взять реванш после своего профессионального провала, я разработал стратегию и начал собирать необходимую информацию. При этом был готов идти и на риск, и на сделку с совестью. Запасся терпением, обложился литературой по психологии сексуальности и приступил к вдумчивому анализу моей любовницы, воодушевлённый профессиональными амбициями и своим влечением к ней. У меня не было никаких сомнений, что я сумею полностью излечить её разум и заодно с гордостью впишу в свою научную работу яркий пример успешной клинической практики.

Ценнейшим моим информатором мог стать Сергей, но одному богу известно, как трудно мне далось решение просить его о встрече — ни один человек не вызывал у меня таких сильных и противоречивых чувств, как он. Моя спасшаяся жертва, отступивший соперник, источник ужасной гравитационной силы, способной нарушить самое стойкое душевное равновесие. На удивление, он согласился — согласился так, будто мы были самой судьбой обречены на этот долгий и тяжёлый разговор.

Забегая вперёд, скажу, что после беседы с Сергеем я перерыл весь дом, нашёл, выкрал и скопировал тайный дневник Лорелеи, который она лирично озаглавила «Незабываемые моменты жизни». Для полноты понимания, я буду дополнять наш с Сергеем разговор соответствующими фрагментами.

Я молча подал ему отпечатанный на бумаге файл «Diary», отошёл и, стоя к нему спиной, долго смотрел в синюю даль за окном. Прочтя всё до последней буквы, Сергей отбросил стопку распечаток на стол и закурил.

— Скажи, ты задавал себе вопрос, что стало с её первым мужем и отчего тот помер молодым, а?

Я сел с ним рядом, поудобнее устроился в этом роскошном кожаном кресле и понял, что нет, не задавал.

— Так вот, он умер от любви.

— Как это?

— Довольно необычно. Однажды, бедолага занялся любовью со своей женой. Жена его ласкала, а потом связала и трахнула страпоном в зад. Он был мужик нормальный, строгих правил, ей захотелось, попросту его сломать, и... он сломался. Что он с собой сделал, я не знаю, но только вскоре она стала молодой вдовой.

Я холодел от ужаса и слушал его спокойный, низковатый голос. Я как-то враз насторожился и задал неожиданно вспыхнувший в моём сознании вопрос:

— Где Вальтер?

— Правильно. Соображаешь! — сказал Сергей и одобрительно кивнув, глубоко затянулся ароматным дымом.

Я ждал и он продолжил:

— Наша красотка роковая знала, что он — мой самый близкий человек. Я никого так не любил, я доверял ему, как самому себе, а может, даже больше. Он не был подлецом, но ты же знаешь по собственному опыту, на что она способна... Уверен, наша прелесть знатно расстаралась, чтоб соблазнить его.

Готов поспорить, Вальтер ей был не нужен, она хотела подчинить меня и нанесла удар в мою главную болевую точку. Я был слабак, открылся, не сдержался, пошёл на поводу и пролил... родную кровь.

Я удивился и спросил:

— Вы — родственники?

Сергей затушил окурок и прикурил новую сигарету.

— Вальтер — мой единоутробный брат. Марта — наша мать — чистокровная немка; мой отец, генерал-лейтенант инженерных войск, женился и вывез её из ГДР. Уже в Москве, в роддоме, где родила меня, она познакомилась со своим земляком, немцем-интерном, тот проходил в Москве практику. Марта влюбилась и сбежала с ним, оставив меня на попечение отца.

Мы с Вальтером — погодки. Когда ему было шестнадцать, родители перевезли его в Россию — его отец, ныне покойник, прекрасный педиатр, владелец частной клиники на западе Москвы.

Мне было девятнадцать, когда я схоронил отца. Узнав об этом, Марта проявилась и начала меня немного опекать. Мы с Вальтером сдружились сразу. Сперва на почве альпинизма, а после по душам. У брата было золотое сердце, он был на редкость добрым человеком и волевым, бесстрашным мужиком...

Сергей сделал глубокую затяжку и помолчал.

— Ты помнишь мою спину?

— Такое не забудешь... — буркнул я.

Сергей как-то по-философски усмехнулся и, выдыхая дым, сказал:

— Я кое-что тебе порасскажу, что ты уж точно, не забудешь... Так вот, после истории в горах брат получил увечье и женился, а я уехал на Алтай. Прошло почти два года, мои дела поправились и я вернулся. Всё это время я не мог её забыть... Жена бросила Вальтера без колебаний и стала жить со мной. Он поначалу вроде бы смирился, но долго выдержать не смог. Он позвонил ей и они договорились...

— О чём?

— О том, что будто бы она готова возвратиться, любить его, быть ласковой женой, но только при условии, что он исполнит её просьбу. Беспрекословно.

Он был так несчастен, что дал ей клятву без раздумий. Бедняга Вальтер... Он любил её безумно, он совершенно потерялся в ней...

«...Мой план удался. Препарат надёжный, Сергей довольно быстро отрубился. Мне стоило невероятного труда связать его как надо и подвесить. Надеюсь, когда Вальтер доберётся, Сергей уже прийдёт в себя.

Мой муженёк был очень удивлён, когда увидел братца на коленях на полу, подвязанного к балке. Сергей очухался, и минут пять назад уже пытался справиться с верёвкой, только напрасно — он силён, но я его скрутила безупречно. Вальтер стоял столбом, я подошла, вложила кнут в его единственную руку и объяснила, что он должен сделать.

Я чувствовала тёплую волну и мои трусики намокли — муж, со слезами на глазах молил просить чего угодно, только не этого. Он говорил, что всё простил Сергею. Я сделала трагическое, гордое лицо и ответила:

— Ты мне поклялся. Говорил, что любишь, так докажи мне своё чувство — отомсти за мои слёзы! Ты можешь, это твоё право, простить ему своё увечье, но изнасилование простить не можешь!

Мой стул стоял перед Сергеем в двух метрах от его лица. Вальтер стоял, закрыв глаза, поодаль чуть справа за его спиной как раз на расстоянии удара. Я сняла трусики и села, разглядывая связанного, полуголого мужчину.

Вальтер открыл глаза, несильно размахнулся и хлестанул Сергея по плечам. С досады я искусно залилась слезами и крикнула:

— Бей с полной силой, пока я не остановлю тебя!

Это подействовало, добрый Вальтер пустил слезу и стал Сергея методично сечь. Сергей молчал, опять показывал свой норов, геройствовал и злил меня до дрожи. Он молча вытерпел одиннадцать ударов и стал кричать, я вся горела. Я развела колени, смяла юбку и начала ласкать себя, а он смотрел... И я смотрела, как он смотрит, и слушала, как он кричит.

Я глянула в лицо его возлюбленного брата — тот был в каком-то трансе, бил наотмашь, и скоро всё вокруг покрылось красным. Сергей уже кричал без перерыва, он ничего перед собой не видел из-за слёз. Я слушала, как кнут распарывает воздух, и видела разлёт кровавых капель. Оргазм был очень сильным, долгим, я стонала, потом кричала и мечтала об одном: чтобы Сергей просил пощады...»

Я замер в кресле словно мёртвый и молча слушал этот ужас. Сергей не нервничал и был спокоен, он не спеша курил и продолжал:

— Я выжил. Вальтер загремел в больницу с сердечным приступом. Два месяца спустя он выписался. Как назло, я был в отъезде в Лондоне, а Марта в тот день была на дальней даче. Жена явилась очень кстати — Вальтер скучал по ней невыносимо. Она его, беднягу, приласкала, они любились несколько часов, а после...

Сергей прервался и прикурил очередную сигарету. Я весь напрягся в ожидании и будто мёрз — меня знобило.

—...Пристегнула его к швеллерной опоре, воткнула в ноут флешку и включила запись на повтор. Его нашли наутро, запись всё крутилась, а Вальтер...

«...Как я и предполагала, предусмотрительно сделанная мною видеозапись наказания Сергея, произвела на моего супруга очень сильное впечатление.

Я всё ещё чувствовала во рту солоноватый вкус спермы Вальтера, в моих ушах всё звучали призрачные отголоски его экстатических стонов и чувства мои были остры, как скальпель хирурга.

Я испытала сильнейшее наслаждение, видя, как выражение абсолютного счастья на красивом мужском лице сменяется гримасой адской боли, как наполняются слезами голубые глаза, так всегда досаждавшие мне вечным выражением детской невинности. Каким другим магически-притягательным всегда был для меня взгляд Сергея — порочный, холодный...

Вначале Вальтер был в таком шоке, что даже смотрел некоторое время на экран, смотрел, как замахивается и методично терзает Сергея окровавленным кнутом, смотрел на его лицо, искажённое нестерпимым страданием. Потом он всё-таки закрыл глаза и только слушал свист кнута и крик своего обожаемого братца.

Я посидела минут пять, ждала, чтоб Вальтер умолял меня его избавить, но он молчал. Мне стало скучно. Я ушла».

— Мой брат был сильным как медведь. Мои наручники прочны, а Вальтер мог бы разорвать цепочку, но, видимо, лишился сил от боли. Сердце его не выдержало, он меня покинул. Покинул навсегда.

Сергей курил и пауза тянулась. Он на меня взглянул и высказался:

— Скажу тебе, ты ж врач... — он горько усмехнулся. — Жизнь не однажды становилась мне поперёк горла, но я упрямый, не сдаюсь...

Мой информатор встал, достал коньяк из шкафа и, не скупясь, налил в большой бокал. Вернувшись, он поставил янтарь в стекле передо мной, на стол, и мягко произнёс:

— Ты очень бледный. На, выпей...

Он сел в своё кресло и, качая головой, сказал:

— Ты, доктор, идиот, что выслушал меня. Она и так питалась твоим страхом, а с этих пор и вовсе съедешь ей на радость.

Я пил коньяк и обжигался. Я был в неведении, что Сергей... опять пророчествовал.

Такси трясло, меня слегка мутило.

* * *

...Я сломал вторую ампулу и роковая смесь ушла на дно прозрачного водоворота чая. Я знал давно, что это средство — неторопливый, но очень надёжный провожатый туда, откуда нет возврата... Принимая его внутрь, человек вступает в договор, который нельзя расторгнуть — антидота нет.

Она держала чашку и задумчиво пила, сжимая голубой фарфор своими белоснежными, изящными пальчиками. Не в силах оторваться, я смотрел на струи её золотых волос и на её прекрасное и нежное лицо.

...Она лежала и смотрела вверх, движения её замедлились, голос стал тише:

— Я чувствую, что ухожу... Я знаю, это ты... И я благодарю тебя, любимый, за эту милость. Благодарю тебя за то, что ты меня остановил.

Я сидел сгорбившись и слушал.

— Я прочитала твои книжки. Теперь я знаю, что за демоны меня влекут. Мне кажется, у меня есть ещё немного времени, я расскажу тебе...

В детстве я обожала деда — этот человек любил меня всем сердцем и моя взаимность была сильна. Он был геолог, ездил в экспедиции на север и отморозил ноги. Инвалидом он не стал, но постоянно чувствовал изматывающую боль. Она всегда была в его глазах, а после... смерть бабушки наполнила его глаза душевной болью.

Ваша наука говорит, что взрослые влекутся к образам из детства; не понимая, возбуждаются родительскими качествами, которые присущи их партнёрам... Теперь мне стало ясно, почему мужская боль меня так возбуждает, и страшно то, что началось всё с малого, но после... Я начала срываться в изуверство. Я не могу остановиться, это как наркотик.

Я так страдаю, мне невыносимо жаль: тебя, Сергея, Вальтера, Олега...

Больше она мне ничего не говорила. Она запела:

— Ой ты степь широ-о-о-ка-а-я, степь раздо-о-о-льна-а-я, ой ты, волга—ма-а-а-тушка-а, волга во-о-о-о-льна-я...

Я никогда не слышал, как она поёт. Текучая, распевная мелодия вливалась в меня своей чарующей печалью. Голос её — сильный, редкой красоты и выразительности, — плыл в пространстве и сминал моё сознание отчаянием пустоты. Лорелея...

Лорелея — это твоё истинное имя. Я тот рыбак, который слышит твой манящий голос, и моё сердце разбивается о твой утёс.

Песня стихала, голос увядал и наконец повисла гробовая тишина. Я жаждал наказать себя — взял нож, отрезал её волосы и сплёл себе удавку, но Лорелея милосердно отказалась быть моим палачом и я сорвался. Оставшись жить, я был судим и признан невменяемым.

Попав в больницу, я совсем свихнулся — я стал галлюцинировать, но... я же психиатр, меня таким не испугаешь! Я молодец, я находчивый парень — сообразил, что надо делать. Я ослепил себя: взял полотенце и завязал глаза. Ходил всё время в таком виде и знал теперь, уж если вижу что, то это глюк. По счастью, осязание меня не подводило, я проверялся иногда на ощупь.

Мой лечащий специалист — неравнодушный. Визиты частые и вдумчивый опрос. Я так расчувствовался, что передал свои записки, чтобы исследовать меня было гораздо легче. Критерий истины есть опыт.

* * *

Я уже непреодолимо засыпаю. Пора поспать. Завтра ответственный момент. Я буду проводить коррекцию, мой пациент заслуживает лучшего, Господь — свидетель.

Я опишу важнейшее:

Узнав о том, что его записи уже прочитаны, мой пациент сказал мне:

— Я наказан вечным раскаянием. Нет, коллега... Как психиатр, я потерпел фиаско — я мог бы вылечить её, но вместо этого...

Вчерашней ночью отдых мне не дался. Страдалец... Он не шёл у меня из головы. Меня тянуло к нему магнитом, сочувствие заливало меня через край. Всё это время мой больной коллега с каждым днём неотвратимо становился частью меня.

Мне не хотелось на него давить, но делать было нечего:

— Снимите вы свою повязку! Поверьте, визуальный контакт пойдёт на пользу нашему общению! Я три недели уже вас веду и до сих пор не знаю, какого цвета у вас глаза...

Он удивил меня. Он молча подошёл ко мне и снял повязку. И посмотрел в мои глаза своими — серыми и изменчивыми. Его беспокойный взгляд, с нарастающим изумлением скользил по мне, обегая меня с головы до ног. Ошеломлённо глядя на меня, он протянул руку и стал ощупывать моё лицо, шею, плечи.

Меня как парализовало: он чуть склонился и начал одну за одной вытаскивать шпильки из моей причёски. Шпильки падали на пол с тихим, мелодичным звоном и наконец мои волосы рассыпались. Он сгрёб их, сжал в кулаке, поднял и прижался к ним губами, зарылся в них лицом и прошептал:

— Мы снова вместе, моя Лорелея...

Я только и успела, что сказать:

— Меня зовут Ирина...

Он меня поднял на руки, отнёс на свою койку и сделал счастливой.

Мы женаты уже полгода. Я помогла моему мужу — он понял окончательно, что все события и персонажи, которых он описывал в своих заметках — суть плод его воображения, что ни Сергея, ни Вальтера, ни Лорелеи никогда и не существовало. Ремиссия у него стойкая, мы очень хорошо живём. Он регулярно принимает препараты и счастлив и спокоен. Я очень удивлялась поначалу этому жизненному парадоксу, что моя внешность — внешность Лорелеи, но после поняла: он меня видел тогда, вначале, до того, как стал носить повязку и встроил меня в свои грёзы.

Мы вместе дописали его научную работу. Он сам стал тем клиническим примером, который сделал её столь успешной. Её немедленно опубликовали и мы прославились.

Тринадцать дней спустя

Я погулял по парку и вернулся бодрый. Входя в квартиру, я подумал: «Как хорошо! Проклятые таблетки такую вялость наводили... Сколько уже не пью? Недели две... Полёт нормальный. Ладно, Ириша не узнает...»

Покуда разувался, покричал. Ответом — тишина, Ирина не пришла ещё с работы. Я попил чаю, походил по дому, решил прилечь.

Открыл дверь спальни, вижу: посреди комнаты, на стуле, сидит Сергей, а на его коленях... Лорелея, лицом к нему и... он насилует её. Я чаще задышал, вспотел и понял: они вернулись... Я не растерялся, зашёл и стал внимательно смотреть, моя эрекция проснулась, я снова был нормальным мужиком.

Она была ко мне спиной, Сергей — лицом. Он поднимал её и опускал, насаживая на свой ненасытный член, а Лорелея безвольно поддавалась его силе и сдавленно стонала сквозь ремень. Её златые локоны были красиво стянуты резинкой на затылке, а под ними, у основания изящной шейки поблёскивала пряжка с рунами.

Тонкие руки были крепко связаны бойцовской лентой за спиной и эти, мне знакомые, запятнанные кровью путы вминались в кожу. Её предплечья были сложены друг к другу и перемотаны спиралью. Она была совсем нагая, Сергей одет, он только обнажил свой член и закатал до локтя рукава своей сорочки.

Я подошёл поближе, Сергей меня, как-будто и не замечал и продолжал насиловать, но Лорелея...

Увидев меня, она отчаянно дёрнулась в его сильных руках, повернула лицо в мою сторону и жалобно замычала, ловя мои глаза молящим взглядом словно заклиная меня вмешаться и разрушить эту волнующую иллюзию. В ответ я только усмехнулся и шагнул вперёд.

Я подошёл вплотную и всмотрелся, меня прошибло горячей испариной при виде того, как алые, припухшие губки Лорелеи обнимают безжалостное орудие Сергея и покорно принимают его ритмичное вторжение. Я перестал отвлекаться на залитые безумной мольбой, синие глаза и всё смотрел, смотрел...

Восхитительные грудки Лорелеи были в плену бойцовской ленты — она обхватывала и немилосердно стягивала их у основания. Я поразился мастерству Сергея, тому как он сумел окольцевать такую небольшую, высокую и плотненькую грудь. Он, вне сомнений, делал это не в первый раз. Её груди, прекрасные в своём страдании, немного отекли и туго натянувшаяся кожа покрылась нежной тенью цвета розовой сирени.

Я опустился на колени, сел на пятки. Я вынул член и начал «передёргивать затвор». Пылая вожделением, я любовался своими интерактивными голограммами и, признаюсь, не только Лорелеей. Сергей, по-своему, добавлял мне возбуждения, очаровывая меня своей силой, своей мужественной красотой, необузданной сексуальной жестокостью.

Спустя пару минут, он зарычал, вмял ладонь между лопаток Лорелеи, другой рукой схватил её за золото волос у самого затылка и, потянув назад, резко отклонил гибкое тело. Нагнувшись к её взлетевшим к зениту грудям, он жадно стал сосать мучительно набухшие, тёмно-алые сосочки. Я разрядился, слушая её протяжный стон и сам стонал, сливая сперму на пол.

Картинка продолжалась, ну, и ладно... Я встал, спокойно вышел и, дойдя до ванной, залез под душ. Я долго отмокал и вяло думал:

— Похоже, надо снова принимать лекарства.

Мне было хорошо после разрядки и я не особо терзался по поводу того, что уступил своей маленькой слабости; в конце концов, мои глюки — это моё личное дело. Я вытерся и вышел, глянул в спальню и увидел, что жена уже пришла и тихо спит под одеялом.

Через каких-то полчаса вдруг заявилась моя тёща. Эта женщина не была матерью жены, она была матерью её первого мужа, но относилась к ней нежнее, чем к родной дочери. Своей матери Ирина никогда не знала, та скончалась родами.

Проходя мимо спальни, я задержался у проёма: тёща сидела на краю постели и участливо склонялась к лежащей.

— Что с твоими руками, доченька? — с испугом вопросила она, поднося руку жены к своим подслеповатым глазам. Я увидел на изящном, бледном предплечье багровые полосы...

Не сбывшееся пророчество забывается, и то, что сбылось, останется с тобою навсегда.

Смирись, прими свою судьбу, а я... Я буду петь тебе горькие песни...